The History of Bones: A Memoir: A Memoir

Жан-Мишель и Дэнни Розен обычно спали на полу в моей передней комнате. Это называлось "Школа богемной жизни Джона Лури". Мы не спали несколько дней, а потом засыпали. Казалось, они не возражали против того, чтобы спать на ковре. Я раскошелился и потратил 100 долларов на ковровое покрытие для своей передней комнаты. Я не помню, чтобы кто-то из них когда-нибудь мылся. После того, как мы гуляли всю ночь, я заставлял Жан-Мишеля выходить со мной в шесть утра, чтобы побросать корзины при утреннем свете. Ему никогда не нравилось играть в корзины, но я все равно заставлял его приходить.

Когда Джим Джармуш снимал свой первый фильм "Постоянный отпуск", я разрешил ему использовать мою квартиру, чтобы хранить съемочное оборудование в передней комнате. Жан-Мишель спал на полу после нескольких дней бодрствования.

Он часто мешал им, и они не могли его разбудить.

Джим и два парня из команды наконец подняли его и отнесли в сторону, чтобы он мог добраться до оборудования.

Меня бесило, как они гримасничали от отвращения, когда им приходилось прикасаться к нему и передвигать его, словно он был вонючим бездомным.

Но, черт возьми, Жан-Мишель проспал все это. Не могу передать, как я завидую тому, кто может так спать.

Мы с Жан-Мишелем курили марихуану, писали и рисовали всю ночь. У меня была коробка масляной пастели, и мы рисовали на чем угодно. На картоне. Пакеты из магазинов. На чем угодно.

Жан-Мишель сделал мой портрет из перчатки игрока, который мне очень понравился. Он взял перчатку, нарисовал на ней рисунок, поднял ее и сказал: "Это Джон Лури". Он также сделал для меня большую пуговицу с надписью "Здравствуйте, меня зовут Ли Харви Освальд". Он также утверждал, что это мой портрет. Я понятия не имею, где эти вещи.

У меня осталась одна вещь, которую мы вместе нарисовали на открытке, но однажды я отнес ее в галерею, чтобы узнать, сколько она стоит. Они отнесли ее какому-то эксперту, который потом заявил, что это не Баския.

Кто эти эксперты?

Он был очень грязным и оставлял свои вещи повсюду. Я постоянно говорил ему, чтобы он что-нибудь сделал со своими рисунками, но он так и не сделал.

Но, черт возьми, у парня была такая особенность. Он был вынужден делать эти вещи. Это была даже не работа. Это было нечто. Как у ребенка-аутиста, который должен крутить картонную коробку по кругу снова и снова. Это была та самая вещь.

О нем было столько бреда в фильмах, книгах и рассказанных историях. Попытки многих возвеличить себя или заработать на его наследии, предпринятые людьми, которых там не было или почти не было. Я не хочу рассматривать это. Дешевка есть дешевка. Я не хочу посещать дешевые места.

 

-

Арто придумал, что мы должны использовать нашу новообретенную андеграундную шумиху, чтобы подать заявку на участие в осеннем сезоне в Kitchen. В то время "Китчен" был почти на уровне маленькой Бруклинской академии музыки, если говорить о престижном месте для занятий искусством. Арто хотел выступить там, потому что там платили двести баксов за шоу.

Я спросил: "Что мы будем делать?"

"Я не знаю".

"Давайте устроим танцевальное представление".

Мы так смеялись над этой идеей, что нам пришлось ее осуществить.

Мы предложили поставить современный танец под названием "Я люблю торнадо". К моему изумлению, нас приняли, наверное, потому, что о нас писали во всех газетах как о модной новинке. На самом деле мы просто хотели получить 400 долларов, чтобы выступить там два вечера и высунуть язык, насколько это возможно, в безнадежно серьезном и бездарном мире бюрократического искусства.

В программке было написано: "Джон Лури и Арто Линдси презентуют свою новую работу в стиле современного танца "Я люблю торнадо".

"Два долговязых парня прыгают вверх и вниз за свои деньги. Приходите за комфортом и весельем".

Мы вышли в ковбойских нарядах и просто стояли на фоне заката, спроецированного на стену, стараясь выглядеть крутыми и щурясь. Мы использовали великую музыку спагетти-вестернов Эннио Морриконе.

Мы стояли так очень долго. Когда музыка сменилась на клоппи-клоппи для перкуссии и банджо, мы притворились, что сидим на лошадях, и немного попрыгали. Затем мы переоделись в белые рубашки и черные брюки и исполнили пять минут контактной импровизации, которую мы не репетировали. Наверное, это больше походило на мош-пит для двух человек. Мы с Арто принимали позу, которую считали танцевальной, а затем врезались друг в друга.

После этого мы получили запись сильного ветра. У нас должна была быть ветряная машина, но она была сломана и лишь извергала небольшой поток анемичного воздуха. Когда начался ветер, мы соорудили убежище от торнадо из хлама, который нашли на улице за пятнадцать минут до начала шоу, а затем зашли внутрь.

Мы спрятались там на несколько минут, время от времени встряхивая укрытие под шум ветра. Это был конец. Все действо заняло двадцать пять минут. Когда мы вышли из укрытия и поклонились, растерянная и несколько подавленная публика просто сидела на месте. Не было ни аплодисментов, ни жалобных звуков, ничего. Когда они поняли, что все закончилось, они собрали свои пальто и ушли.