Мой дядя Джерри был болен лимфомой и проходил курс химиотерапии. Я не хотел идти к нему. Мы с Казу приехали к нему на Централ-парк-Уэст около трех недель назад, но с тех пор, как его положили в больницу Рузвельта, я был у него всего один раз.
В тот вечер, когда мы с Казу были у него в гостях, у него начались сильные боли в спине. Я позвонил его врачу и получил указание отвезти его в больницу Рузвельта, где его примут через приемный покой.
Вот только в отделении неотложной помощи мне сказали, что в данный момент у них нет мест. Ему придется подождать. Он лежал на каталке, прижатый к стене коридора, а мимо нас постоянно проносились люди во всех направлениях.
Нам негде было встать. Мы мешали друг другу, поэтому через час мы оставили его, корчащегося от боли, на больничной каталке в коридоре. С тех пор я поднимался к нему только один раз. Я чувствовал себя ужасно из-за этого и подумал, что, когда я шел с гробом Жан-Мишеля за спиной, я пройду через Центральный парк и навещу своего дядю Джерри.
Когда я приехал в Рузвельт, через стеклянный вход я увидел Нину, подругу моего дяди. Нина плакала. Она плакала так глубоко, неконтролируемо, что это может означать только одно.
Я понял, что Джерри ушел.
Я не знаю, что произошло дальше. Я оказался в десяти кварталах от дома на Пятьдесят седьмой улице. Я понятия не имел, как я туда попал. Я потерял пиджак и галстук, которые надел на похороны Жан-Мишеля, а моя белая рубашка была в полном беспорядке.
Это было слишком. Мой мозг отключился. Я вернулся в больницу, и кто-то протянул мне куртку.
"Я хочу его увидеть".
"Нет, ты не хочешь его видеть".
Я все думала, не испугался ли он. Я надеялся, что он не испугался.
Если вы говорили ему, что верите в существование чего-то после этой жизни, Джерри отвечал: "Что ж, это хорошо для вас. Я не верю, но если ты веришь в это, значит, для тебя это правда".
Он был таким милым человеком. Просто хороший нью-йоркский еврейский адвокат, который сделал многое для многих людей. Такого рода людей больше не существует. В фильме "Обещание" есть фраза, в которой Джек Николсон говорит Сэму Шепарду: "Я даю тебе слово. Ты уже достаточно взрослый, чтобы помнить, когда это что-то значило". Таким был мой дядя. Он был таким же. Старая школа.
Мне было стыдно, что я не навещал его в больнице чаще.
В театре "Променад" был устроен мемориал в память о моем дяде. Он был его совладельцем. Зал был переполнен. Илай Уоллах руководил всем этим. Там была Стелла Адлер.
Сарафина выступила. Актерское сообщество заявило, что Сарафине пора возвращаться в Южную Африку, что теперь их должны заменить местные артисты. Это просто невероятно неправильно, и Джерри это видел. Он упорно боролся на общественных началах за то, чтобы они остались в стране. Теперь они играли в его память.
Это было очень красиво.
Все участники группы согласились тащить свое оборудование и играть в десять тридцать утра на поминках, потому что Джерри им так нравился. Это было невероятно мило с их стороны.
У нас была песня, которая вошла в альбом Voice of Chunk, под названием "Дядя Джерри". Я написал ее за некоторое время до его смерти. Мне было важно, чтобы все понимали, что она написана не как посмертная дань уважения. Это было написано, когда он был жив и здоров. Я пытаюсь объяснить это собравшемуся залу, состоящему в основном из пожилых людей, и получается как-то неправильно. Звучит как-то по-мудреному, что ли. Не знаю почему, но это не так.
Мы начинаем играть, и это хорошо. Мы действительно играем. Я вхожу в этот режим. Я погружаюсь в музыку и играю от души. Когда я оказываюсь в этом месте, я забываю обо всем остальном. Я не знаю, где нахожусь. Я просто ухожу в музыку.
Когда группа играет вживую, мы обычно заканчиваем выступление чем-то мощным и энергичным, что заставляет толпу вызывать нас на бис. Мы отрываемся по полной, а потом я кричу: "Большое спасибо!!!", и мы уходим со сцены.
Ну, мы играем на мемориале, мы в нем, мы действительно играем. Песня заканчивается, я вскидываю руку над головой и кричу: "Большое спасибо!!!"
И тут я с тревогой осознаю, где мы находились.
Большинству зрителей за семьдесят, и они выглядят как люди, только что ставшие свидетелями чего-то крайне неподобающего. Я поднимаю глаза к центру театра, где сидят Казу, Стивен Тортон и моя сестра Лиз, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как все трое закрывают лица руками, причем совершенно одновременно. О, Джон, что ты наделал?
35. Джон Лури: Жалкий и невежественный
Душ под открытым небом в тропиках - одна из тех идеальных вещей. Он открывает ваши поры для жизни. Полезно и эротично одновременно.
Я снял дом на пляже в Ажуде, Бразилия, на неделю, прежде чем группа приехала играть в Рио-де-Жанейро. Это было в конце лета 1988 года. Стивен Тортон жил в Белу-Оризонти и познакомился со мной.