Читаем The History of Bones: A Memoir: A Memoir полностью

Мой дядя Джерри был болен лимфомой и проходил курс химиотерапии. Я не хотел идти к нему. Мы с Казу приехали к нему на Централ-парк-Уэст около трех недель назад, но с тех пор, как его положили в больницу Рузвельта, я был у него всего один раз.

В тот вечер, когда мы с Казу были у него в гостях, у него начались сильные боли в спине. Я позвонил его врачу и получил указание отвезти его в больницу Рузвельта, где его примут через приемный покой.

Вот только в отделении неотложной помощи мне сказали, что в данный момент у них нет мест. Ему придется подождать. Он лежал на каталке, прижатый к стене коридора, а мимо нас постоянно проносились люди во всех направлениях.

Нам негде было встать. Мы мешали друг другу, поэтому через час мы оставили его, корчащегося от боли, на больничной каталке в коридоре. С тех пор я поднимался к нему только один раз. Я чувствовал себя ужасно из-за этого и подумал, что, когда я шел с гробом Жан-Мишеля за спиной, я пройду через Центральный парк и навещу своего дядю Джерри.

Когда я приехал в Рузвельт, через стеклянный вход я увидел Нину, подругу моего дяди. Нина плакала. Она плакала так глубоко, неконтролируемо, что это может означать только одно.

Я понял, что Джерри ушел.

Я не знаю, что произошло дальше. Я оказался в десяти кварталах от дома на Пятьдесят седьмой улице. Я понятия не имел, как я туда попал. Я потерял пиджак и галстук, которые надел на похороны Жан-Мишеля, а моя белая рубашка была в полном беспорядке.

Это было слишком. Мой мозг отключился. Я вернулся в больницу, и кто-то протянул мне куртку.

"Я хочу его увидеть".

"Нет, ты не хочешь его видеть".

Я все думала, не испугался ли он. Я надеялся, что он не испугался.

Если вы говорили ему, что верите в существование чего-то после этой жизни, Джерри отвечал: "Что ж, это хорошо для вас. Я не верю, но если ты веришь в это, значит, для тебя это правда".

Он был таким милым человеком. Просто хороший нью-йоркский еврейский адвокат, который сделал многое для многих людей. Такого рода людей больше не существует. В фильме "Обещание" есть фраза, в которой Джек Николсон говорит Сэму Шепарду: "Я даю тебе слово. Ты уже достаточно взрослый, чтобы помнить, когда это что-то значило". Таким был мой дядя. Он был таким же. Старая школа.

Мне было стыдно, что я не навещал его в больнице чаще.

В театре "Променад" был устроен мемориал в память о моем дяде. Он был его совладельцем. Зал был переполнен. Илай Уоллах руководил всем этим. Там была Стелла Адлер.

Сарафина выступила. Актерское сообщество заявило, что Сарафине пора возвращаться в Южную Африку, что теперь их должны заменить местные артисты. Это просто невероятно неправильно, и Джерри это видел. Он упорно боролся на общественных началах за то, чтобы они остались в стране. Теперь они играли в его память.

Это было очень красиво.

Все участники группы согласились тащить свое оборудование и играть в десять тридцать утра на поминках, потому что Джерри им так нравился. Это было невероятно мило с их стороны.

У нас была песня, которая вошла в альбом Voice of Chunk, под названием "Дядя Джерри". Я написал ее за некоторое время до его смерти. Мне было важно, чтобы все понимали, что она написана не как посмертная дань уважения. Это было написано, когда он был жив и здоров. Я пытаюсь объяснить это собравшемуся залу, состоящему в основном из пожилых людей, и получается как-то неправильно. Звучит как-то по-мудреному, что ли. Не знаю почему, но это не так.

Мы начинаем играть, и это хорошо. Мы действительно играем. Я вхожу в этот режим. Я погружаюсь в музыку и играю от души. Когда я оказываюсь в этом месте, я забываю обо всем остальном. Я не знаю, где нахожусь. Я просто ухожу в музыку.

Когда группа играет вживую, мы обычно заканчиваем выступление чем-то мощным и энергичным, что заставляет толпу вызывать нас на бис. Мы отрываемся по полной, а потом я кричу: "Большое спасибо!!!", и мы уходим со сцены.

Ну, мы играем на мемориале, мы в нем, мы действительно играем. Песня заканчивается, я вскидываю руку над головой и кричу: "Большое спасибо!!!"

И тут я с тревогой осознаю, где мы находились.

Большинству зрителей за семьдесят, и они выглядят как люди, только что ставшие свидетелями чего-то крайне неподобающего. Я поднимаю глаза к центру театра, где сидят Казу, Стивен Тортон и моя сестра Лиз, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как все трое закрывают лица руками, причем совершенно одновременно. О, Джон, что ты наделал?

35. Джон Лури: Жалкий и невежественный

 

Душ под открытым небом в тропиках - одна из тех идеальных вещей. Он открывает ваши поры для жизни. Полезно и эротично одновременно.

Я снял дом на пляже в Ажуде, Бразилия, на неделю, прежде чем группа приехала играть в Рио-де-Жанейро. Это было в конце лета 1988 года. Стивен Тортон жил в Белу-Оризонти и познакомился со мной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии