The Beginning of the End (СИ)

Она так и сказала - “укравшая разум”. У Беллы заколотилось сердце.

Белла вдруг поняла, что нужно делать, и склонилась перед этой женщиной по-египетски, простерев руки. Она уже несколько раз проигрывала в уме этот разговор.

- Госпожа, твой муж защитил меня, и дал мне кров. Я рада быть в тени. Ваше солнце слишком ярко для нас, северянок… особенно солнце Уасета.

Девушка снова робко подняла глаза. Госпожа Мути, холодно слушавшая ее, улыбнулась; отчего складки у губ обозначились резче.

- Ты неглупа, - сказала египтянка. - Может быть, ты сможешь найти себе место в моем доме. Если только ты не забудешь, - тут Мути перешла на шепот, - что влечение моего мужа пройдет, а власть его госпожи - нет.

Белла снова склонилась. Это она понимала очень хорошо.

Девушка стояла не разгибаясь, пока не услышала, как дверь за госпожой Мути закрылась.

========== Глава 56 ==========

Так же, как в храме Амона, дни, проведенные в доме Синухета, незаметно сливались в недели. Люди дома, вначале изумившиеся ее появлению, привыкли к Белле скорее, чем можно было ожидать. Казалось, она почти не возмутила неторопливого течения их жизни.

Даже в деревне в ее время уже не получалось жить так спокойно. Урбанизация заставила деревню непрерывно догонять город. Прежде Белла жалела древних - без современной медицины, без должного понимания собственной физиологии они умирали гораздо раньше людей ее эпохи. Конечно, так и было; но эти люди не утратили здоровых инстинктов, еще не извращенных городским воспитанием, и обитали в здоровой природной среде, еще не искалеченной индустриализацией.

И их дом стоял в сельской тиши. Возможно, со стороны Синухета жить в таком уединении было эгоистично, но отнюдь не глупо.

Белла довольно скоро выяснила, чем живет ее господин и откуда взял свое состояние. Синухет был, как и предполагала англичанка, помещиком средней руки, и помимо дома с садом владел еще пшеничным полем; а после смерти его с братом родителей он приобрел виноградник неподалеку от своего имения. Синухет стал виноделом, одним из тех, кто поставлял прекрасные вина Дельты к столу фиванских вельмож и самого фараона. На его земле работали свободные поселяне - вообще, среди людей Та-Кемет было мало рабов по названию. Рабами чаще всего становились иноземцы - такие, как Белла.

Синухет, однако же, никогда не давал Белле почувствовать, что относится к ней иначе, нежели к Кифи и другим младшим домочадцам. Она, как и Кифи, считалась в доме ниже жены, но выше служанки. Сама Белла иронически именовала себя “добавочная жена”: как в романе Уэллса, в котором герой, впавший в летаргический сон, проснулся через двести лет и обнаружил, что благодаря накопленному за столь долгий срок капиталу стал властелином мира.* Сейчас англичанке смеяться над измышлениями своего соотечественника-фантаста хотелось гораздо меньше…

Белла боялась, что в скором времени Синухет утратит к ней интерес и охладеет. Конечно, она довольно быстро утратила для него новизну - хотя египтянин обладал живым воображением, человеку, особенно мужчине, мало этого, если нельзя увидеть своими глазами, пощупать рукой. И рассказы Беллы поневоле были куцыми, скупыми на подробности; они перестали занимать ее господина, и больше англичанка не говорила с ним о своей стране. Но Синухет привык, привязался к ней как к своей женщине; и не только чувство собственника, но и благородство натуры не позволило бы ему теперь лишить Беллу своей заботы.

Белла научилась ткать и прясть, и стала помогать Кифи. Первая наложница Синухета изготовляла полотно не только для дома, но и на продажу - его отвозили в Буто и часто тут же на рынке, на месте, осуществляли натуральный обмен: на масла, украшения, лакомства для детей и женщин.

Жизнь Беллы оказалась наполнена содержанием, и она не могла пожаловаться на нее. Она даже расцвела, похорошела, и с удовольствием любовалась на себя в пруду у дома. Медные зеркала египтян плохо отражали своих владельцев.

Может быть, это половая любовь с хозяином дома так благотворно сказалась на Белле Линдсей. Синухет подарил ей потрясающие переживания. Его самого очень радовала свежесть ее чувств, которые он разделял с молодой любовницей: хотя она оказалась не так темпераментна и отзывчива, как египтянки.

Но когда англичанка засыпала одна, она снова и снова молилась и надеялась, что завтра проснется в своей квартире в Лондоне. Оттого, что это было так глупо, надежда не умирала…

Иногда Белла задавалась вопросом, что делается теперь в Фивах… и строила догадки: что бы случилось, если бы она со своей статуэткой опять оказалась в храмовом дворе, на том самом месте, куда ее перенесло из ее эпохи? Смогла бы она попасть назад?..

Скорее всего - нет. Но все равно Белла надеялась на чудо, второе чудо! Пусть даже понимала, что в таких метафизических вещах не может быть повторяемости.