Тевтонский орден

Растворившись в прусском населении, эти иностранцы передали ему полученный ими от природы особые дарования и сделали его непохожим ни на какой другой народ. Из смешения различных рас образовалась новая раса. Припомним при этом, что само коренное население, если взять его в целом, не было туземным в этой стране. Провинции, которыми правил Фридрих, — Бранденбург, Померания, Восточная и Западная Пруссия, Лузация, Силезия, — в VI веке были заселены исключительно славянами. В течение Средних веков целые толпы новых поселенцев постоянно приливали туда из всех областей Германии и Голландии: монахи, шедшие с проповедью Слова Христова, купцы, искавшие новых рынков, крестьяне, привлекаемые свободой собственности, рыцари, гнавшиеся за приключениями и возможностью раздобыться насчет язычников новыми землями, маркграфы, желавшие расширить свои владения, вся эта пестрая толпа проповедников, торговцев, земледельцев и воинов пробралась в маленькие славянские государства и, то втираясь между жителями, то вытесняя их, мало по малу подготовила расширение Германии далеко за пределы, указанные Тацитом. В конце Средних веков образовалось» что-то вроде особой бранденбургской нации, говорившей на особом языке — наречий Марки, о котором с похвалой отзывается Лютер в своих Застольных речах. Но перевороты XIV» и XV в., религиозные войны XVI в. и, наконец, ужасная Тридцатилетняя война совсем было погубили плоды многовековой работы. Тогда-то государи-колонизаторы принялись за свое дело, с ходом которого мы только что познакомились; тогда-то новые колонисты, стекавшиеся не только, как прежде, со всех концов Германии, но даже из-за границы, заполнили собой пробелы старой колонии. Одним словом, Гогенцоллерны закончили тогда нaчaтyю Аcкaниями работу созидания того искусственного, но необыкновенно умно и крепко организованного политического тела, котором зовется Пруссией.

«Нужно ли указывать на то, что прилив каждой новой волны поселенцев вызывал в стране и новый прилив рабочей энергии? Коренные жители, на которых обрушивается какая-нибудь катастрофа, опускают после нее руки: они не вырывают сорных трав, овладевающих их полями, они не отстраивают опустевших кварталов своих городов: в Магдебурге или в Бреславле они за 100 лет не могут убрать оставшийся от пожара мусор. Но колонисты, придя издалека нарочно для того, что бы пахать свое поле или выстроить себе дом, вырывает плевелы и расчищает развалины; известно, что самый беспечный лентяй из Европы, попав на уступленный ему участок в Америке или в Алжире, чувствует в себе пробуждение энергии. Примеру этих иностранцев и обязано в значительной степени прусское население тем упорным рвением в труде, которое дало возможность подданным извлекать из бедной страны нежданно большие средства, а королям содержать вовсе несоответственные числу подданных военные силы, позволившие Фридриху бороться с коалицией могущественнейших держав в свете.

ОСНОВАНИЕ УНИВЕРСИТЕТА В БЕРЛИНЕ

Национальная роль немецких университетов

В августе 1807 г. прусский король Фридрих-Вильгельм III принимал на частной аудиенции в Мемеле, где он проживал, ожидая позволения возвратиться в Берлин, доктора Шмальца, профессора из Галле, которого Наполеон отстранил от должности на другой же день после Иенской битвы. Государь, выгнанный из своей столицы, отнесся благосклонно к профессору, прогнанному с своей кафедры. Правда, он согласился не на все, чего просил у него доктор Шмальц. Доктор хотел, чтобы университет был перенесен из Галле в Берлин; но Галле вместе с герцогством Магдееургским отошло к Вестфальскому королевству, где царствовал Жером Бонапарт, и отделить оттуда моральное существо, называемое университетом, было невозможно, не возбуждая гнева Наполеона, которому тогда «достаточно было свистнуть», по словам Гейне, «чтобы Пруссия перестала существовать». Фридрих-Вильгельм отпустил однако же своего гостя удовлетворенным, ибо он обещал ему основать новый университет в Берлине. «Государству нужно, — сказал он, — вознаградить себя за материальный ущерб поднятием духовных сил». Это прекрасные слова и нет никакого основания предполагать, чтобы король думал иначе, чем говорил. Гогенцоллерны слишком долго оставались в самом скромном положении и слишком были умны, чтобы пренебрегать какою бы то ни было силою. Все они ставили выше всего силу материальную, но почти все оказывали уважение и умственной силе. Кроме того, мысль, что основание национального университета может служить одним из самых действительных средств поднять Пруссию после Иенского погрома, являлась в этой стране очень естественной, и король в своем разговор с доктором Шмальцем только выразил взгляд очень многих из своих подданных.