Тевтонский орден

Есть мнение, что в самом склад берлинского ума осталось с того времени много французского. Другие это отрицают. Это один из тех споров, где не может быть неопровержимых доказательств. Несомненно, что берлинец шутлив, но насмешка его неизящна, не смягчается ни малейшей любезностью и поэтому чаще оскорбляет, чем забавляет. Он скептик, он презрительно относится к условным теориям и фразам; у него нет культа исторических преданий: это все, конечно, счастливые или несчастные черты нашего национального характера. Некоторые находят, — и мне самому приходилось это не раз слыхать в Берлине — будто среди либералов, которые с таким рвением стремятся теперь уничтожить в Пруссии и в Германии последние обломки феодального прошлого, потомки французских выходцев отличаются особою пылкостью рационализма. Повторяю еще раз, это такие вопросы, о которых можно спорить без конца; но никто по совести не может отрицать великих услуг, оказанных курфюршеству гостями Фридриха-Вильгельма в качестве рабочих и купцов, ученых и художников, земледельцев и солдат.

2043 семейства, обнимавших собою 10215 человек, занялись разными отраслями промышленности. То были незаурядные рабочие. Честность и трудолюбие были общим достоянием этих людей, которые всем пожертвовали ради спокойствия совести, и работа их имела неоценимое значение для Бранденбурга, ибо они посвятили его в неведомые ему отрасли труда.

Известно, какие успехи сделало производство шерстяных тканей во Франции во времена Кольбера; в Пруссии оно совершенно исчезло после войны, и выходцами устроены были новые шерстяные фабрики в Магдебурге, Франкфурте-на-Одере, Бранденбурге и Кенигсберге. Шелковая промышленность под покровительством Генриха IV, Ришелье и Кольбера достигла у нас высокой степени процветания: французские выходцы завели в Бранденбурге первый плантации тутовых деревьев. Они же принесли с собой искусство красить и тиснить материи. Пьер Бабри устроил первую чулочную машину во владениях курфюрста. Франсуа Флертон с успехом завел первую бумажную фабрику. Во Франции еще в Средние века возник цех для производства свечей, между тем как в курфюршестве даже в XVII в. знатные дома освещались восковыми факелами, а маленькие — дымными плошками, где горел фитиль, плававший в рыбьем жире: французы основали свечные фабрики, и так как это было большой новостью, то они сохранили за собой секрет производства. Во всех этих отраслях наши соотечественники явились нововводителями; но сколько других промыслов они оживили или развили, как, например, кожевенные заводы, сафьянные и перчаточные фабрики, изготовление платья, туалетных и модных принадлежностей. Часовое мастерство, бывшее до них ремеслом, в их руках поднялось на степень искусства. Бранденбургские стеклянные фабрики выделывали до них только оконные стекла и бутылки; французские колонисты отлили первые зеркала. Наконец, металлургия обязана важными усовершенствованиями; один из эмигрантов был директором курфюршеских железных и литейных заводов.

Менее значительное число наших соотечественников занялось торговлей, но оказанные ими услуги были огромны. Торговля никогда не была особенно оживлена в этой стране, расположенной к востоку от Эльбы, т.е. на окраине торговой полосы Европы, где так мало было что продавать, а к половине XVII в. она и совсем прекратилась. Французы Жирар, Мишле, Бодуэн, Манжен и Перро основали первые крупные торговые дома, вошедшие в сношение с чужими странами.

Число выходцев, занявшихся земледелием, неизвестно в точности, но французских колоний было много; они основались главным образом в Укермарке, деревни которой всего больше пострадали от войны. Впрочем, особые услуги оказали они только в разведении табака и в огородничестве. Бранденбуриицы были небольшие охотники до овощей и в насмешку называли французов «бобоедами». Курфюрсту, который очень любил овощи, приходилось их выписывать из Гамбурга или из Лейпцига; но скоро ему незачем стало так далеко за ними посылать. Французские садовники поместились в предместьях Берлина — в Шарлоттенбурге и Моабите, — этом унылом песчаном квартале, которому они дали библейское имя земли Моабитской, сохранившееся за ним и до сих пор. Благодаря неслыханному трудолюбию и искусству они добились скоро великолепных сборов овощей и плодов. Местные жители не хотели верить своим глазам и даже не знали, следует ли благочестивым людям брать в рот эти невиданные диковинки: Рюзе, знаменитый садовник из Кепеникского предместья, был обвинен в колдовстве. Но понемногу к чуду этому привыкли, и сады предместий сделались любимою целью загородных воскресных прогулок берлинцев, отправлявшихся туда обедать на свежем воздухе. И теперь еще, проезжая по конке от Бранденбургских ворот в Моабит, видишь много французских имен на стенах огородов.