Не теряя времени, Великий Курфюрст принялся их разыскивать. Прежде всего он постарался вернуть тех из своих подданных, которые бежали от ужасов войны, напоминая им, что после Вестфальского мира больше уже нечего бояться. Он открыл широкий к себе доступ всем бездомникам, изгнанникам, бродячим солдатам и даже грабителям, которые хотели снова превратиться в честных людей, купив себе на краденые деньги имение. Его железная воля и наследственные в роде Гогенцоллернов предания строгой дисциплины служили ему залогом в том, что весь этот разношерстный сброд согнется у него под игом закона. Высоко ценя Голландию, где он провел свою молодость и женился, Фридрих-Вильгельм привлек большое число колонистов из этой страны. Между ними оказались инженеры, которые помогли ему создать целую систему канализации по образцу, заимствованному из Голландии; затем живописцы, скульпторы и архитекторы, которые доставили почет искусству в стране, прежде не имевшей о нем понятия; главную же часть этих колонистов составляли земледельцы, которые осушили болота и на своих фермах — так называемых Iandereien — учили бранденбургских жителей уходу за скотом. Сама супруга курфюрста, истая голландка по простоте, скромности и трудолюбию, держала свой коровник и образцовый огород, где не брезгала работать своими руками; в этом огороде был выращен первый картофель марки, которая теперь является одной из первых в мире потребительниц этого продукта.
Но среди привлеченных Фридрихом-Вильгельмом в курфюршество переселенцев голландцы не занимали еще первого места — ни по численности, ни по важности своих услуг. Счастливым образом государь этот, заселяя свои опустошенные владения, т. е. служа насущнейшим своим интересам, вместе с тем прославился, как государь гостеприимный, как покровитель преследуемых и защитник свободы совести. Бранденбург издавна был местом убежища. Эта страна не дала реформации ни одного из тех пламенных проповедников, полубогословов, полу-поэтов, которые зажгли в душах немцев восторженное сочувствие к новой религии, ни одного из тех мучеников, кровью которых оплодотворилась проповедь Лютера; но из всех немецких государств ей именно реформация принесла более всего пользы, потому что здесь она была чужда нетерпимости. Тогда как в других местах порожденные ею секты вели непримиримую вражду и беспощадно гнали друг друга, в Бранденбурге им пришлось уживаться между собой, потому что Гогенцоллерны им это приказывали. Гогенцоллерны долго колебались, прежде чем приняли реформацию. Иоахим I оставался пламенным католиком до самой смерти своей в 1539 г., а Иоахим II, перейдя в лютеранство и в знак того приняв торжественно причастие под обоими видами, все же не дал себе увлечься до ненависти против папизма и не объявил себя поборником Лютера. «Я не хочу более верить в единую святую римскую церковь, — говорил он, — но я не уверую и в единую святую виттенбергскую церковь». Его преемник Иоганн Сигизмунд принял кальвинизм: великое смятение между его подданными, они трепещут перед требованием новой перемены вероисповедания; но курфюрст об этом и не помышляет: он перешел в кальвинизм из политических расчетов, желая заручиться дружбой Нидерландов, которая была ему нужна для получения в наследство Юлиха. По своим религиозным воззрениям он был почти свободомыслящим и удовольствовался тем, что запретил проповедникам обеих сект оскорблять друг друга с церковной кафедры. Он даже попытался было слить оба вероисповедание в одну национальную церковь в видах усиления своей власти. Это ему не удалось; но веротерпимость сделала такие успехи в его царствование, что лютеранским пасторам случалось поставлять кальвинистских, не вводя этим никого в соблазн.
Как непохоже на других немецких князей ведет себя этот курфюрст! Не для завоевания свободы совести немцы так долго сражались и так много выстрадали: в Аугсбургском мире лютеране согласились с католиками ничего не давать кальвинистам; те, в свою очередь, едва получив по Вестфальскому миру право на существование, в котором им прежде отказывали, не хотят и слышать о свободе других реформационных толков. Притом же право быть католиком, лютеранином или кальвинистом было признано только за князьями, и сей пункт трактата ставил условием, что каждый князь, «согласно ранее уже принятому в империи обычаю, может менять религию своих подданных, и что подданные, с своей стороны, если они не хотят принимать религии своего князя, могут выселяться». И князья, и подданные широко пользовались этими правами.
По всей Германии пошло великое переселение народов, и тысячи людей пустились искать себе нового отечества с изгнанническим посохом в руках. Это надо понимать буквально: форма и длина изгнаннических посохов были определены княжескими регламентами, и прежде чем вручать их изгнанникам, на них вырезывали надписи. Многие из таких надписей дошли до нас, и между ними немало любопытных: так, на посохе одного чеха значится, что он был изгнан за утверждение, будто «никто не властен распоряжаться человеческой совестью».