Тевтонский орден

В этом трудовом государстве нет и следа какого бы то ни было блеска. Некоторые из маркграфов соблазнились было рыцарской роскошью; но долги, в которые тотчас же попадала казна, немедленно указывали им, что они сбились на ложную дорогу. Да когда у них и бывало золото, то не все они так им сыпали, как Вальдемар. Однажды маркграф Иоганн задумался над изменчивостью военного счастья и над необходимостью в минуты удачи делать запасы на черный день: тогда он насыпал целый сундук золотом и отвез его в церковь в Ней-Ангермюнде, где теперь еще показывают липу, которую осторожный маркграф посадил, чтобы отметить место тайника, принявшего в себя впервые военную казну Бранденбурга. Гогенцоллерны подражали этому маркграфу Иоганну, а не блестящему Вальдемару: на одного из этой семьи, который велел нашить себе на платье золотые пуговицы, как это сделал первый король прусский, сколько приходится таких, которые нашивали себе на новое платье старые медные пуговицы! Не ищите здесь и умственного блеска: все придворные асканийские поэты и певцы были приезжие, и этот двор должен был казаться таким же варварским по сравнению с двором ландграфа тюрингенского, где была школа рыцарства, как двор франкского короля в Камбрэ по сравнению с двором одного из вестготских королей в Тулузе или в Толедо. А какой жалкой фигурой явится Фридрих — Вильгельм, второй король прусский, этот царственный унтер-офицер, заседавший почти всякий вечер в курильне, если его поставить рядом с императором Карлом VI! Но преемники королей из Камбрэ царствовали в Тулузе, а преемники Фридриха-Вильгельма недавно победоносно подходили к воротам Вены.

Бесполезно примешивать какие бы то ни было пререкание к этим неоспоримым фактам: достаточно их констатировать. Однако немцы пытаются связать эту старую историю с политическими вопросами, которые являются злобой дня. Одни из их ученых почитают за счастье возможность отнести к средним векам начало того государства, которое с самого своего основания отличалось от остальной Германии и было предвестником ее великих судеб. Другие подчеркивают исключительный характер учреждений марки с целью показать, что между духом Германии и духом Бранденбурга, этими продуктами двух различных историй, никогда не может быть соглашения. Они предсказывают, что завязавшаяся между ними борьба кончится не победой одного из этих начал, но их взаимным искажением. Они хорошо понимают, какие услуги могло оказывать Германии одно чисто военное государство, как Пруссия, которая охраняла границы страны на востоке и на западе и продолжала быть настоящей маркой о двух головах, глядевших — одна на Францию, другая на Россию; но они беспокоятся и за Германию, и за Европу, видя, как вся Германия грозит превратиться в военное государство и увлекается на прусский путь бесконечных приращений. Ибо Пруссии, как это нам показывает знакомство с семенами, из которых она выросла, самой судьбой предназначено безгранично стремиться к расширению. Сознание этого очень живо в теперешнем ее монархе. Недаром он в день своего коронование говорил: «Судьба не дала Пруссии права спокойно наслаждаться раз сделанными приобретениями; условиями ее могущества она поставила непрерывное напряжение всех умственных сил, глубину и искренность веры, совмещение свободы с привычками повиновения и постоянную заботу о развитии оборонительных средств; если Пруссия об этом забудет, ей не сохранить настоящего своего положение в Европе». Выделите из всей этой речи ее основную мысль, отбросьте мистическую форму, к которой имеют слабость набожные короли из семьи Гогенцоллернов, и в особенности вдумайтесь, что надо понимать под «усилением средств обороны» в стране, которая лучшим способом обороны всегда считала нападение, и вы получите в результате именно то, что в коротких словах выразил Мирабо еще в прошлом столетии: «Война — национальный промысел Пруссии».

ПРЕДШЕСТВЕННИКИ ГОГЕНЦОЛЛЕРНОВ В ПРУССИИ. ЗАВОЕВАНИЕ ПРУССИИ ТЕВТОНСКИМИ РЫЦАРЯМИ

Судьбы Тевтонского ордена.