Тест Тьюринга

Вагон метро качало, и в такт этим потряхиваниям качало головы пассажиров. За окнами мелькали страшные кабели, которых я боялся в детстве. Когда мы с матерью переехали в Москву, я был уже в достаточно сознательном возрасте. Мать рассказывала, что я и раньше ездил на метро, ведь они с отцом до своего расставания меня, конечно же, привозили в столицу, но я этого не помнил и страшных кабелей тоже. Мне запомнилась как первая поездка в метро именно та, которая случилась после ухода отца и нашего с мамой переезда – именно она открыла мне страшную «кабельную изнанку» подземного транспорта. Эти события – их расставание и наш переезд – произошли почти одновременно, словно меняя место жительства и всю окружающую обстановку, мать пыталась зачеркнуть прежнюю жизнь и переписать судьбу наново. Потом я с теми же целями поменял целую страну. И у обоих нас не получилось – судьба с переломанным в середине жизни хребтом так и осталась прежней, только теперь еще и калечной…

Зато с тех пор я уже хорошо помню себя. Словно до расставания отца с матерью мне не нужно было ни о чем заботиться, даже себя помнить, я растворялся в них полностью, а потом вдруг жизнь повернулась неожиданным железным боком, и наступила предельная ясность: надо бороться, в жизни случается всякое, она может слизнуть одного из родителей просто ни с того ни с сего. А кто помешает также смахнуть второго? И я очень привязался к матери. И отвязался от отца.

Наверное, из-за этого прояснения неприглядности жизни и метро открылось для меня своей неприятно-страшной изнанкой – там, за черными стеклами вагона, оказывается, висели на серых бетонных стенах страшные кабели! Мне даже смотреть на них не хотелось, помню, я опускал глаза и отворачивался, стараясь видеть что-то другое, – ярко-желтые стены вагона, смешные плафоны, разноцветную схему метро, которую в результате выучил практически наизусть еще до того, как пошел в школу.

Сейчас эта схема сильно изменилась! Она разрослась какими-то невиданными станциями, цветными полосами, пересечениями. Хорошо, что я катаюсь по старым, знакомым с детства линиям, уже не боясь страшных, мелькающих за окнами кабелей, потому что привык к ним и понял: в жизни изнанка – везде.

Собственно, я на них сейчас и не смотрел, тупо вперившись в окно. Я ни на что не смотрел. Перед моим мысленным взором стоял Андрей Фридман и рассказывал о том, «как работает система». Вспоминая подробности этого разговора, я думал – поверил я ему или нет? Я точно знал, что разговаривал с людьми – настоящими и живыми, а не имитациями! Но и не поверить Фридману после его объяснений тоже не мог. Система работала…

Перед Андреем стояла уже третья кружка с чаем. Он исправно наливал каждый раз себе горячего чая, делал один или два хлебочка, потом надолго забывал о нем, и чай остывал. После чего, попробовав его и поморщившись, Андрей выливал чай в раковину и делал себе новый. Я с болью смотрел за столь катастрофическим растранжириванием пакетиков. А что вы хотели? Я вырос в небогатой семье!..

– Помните, мы с вами говорили, что создается не одиночный разум, это невозможно. А создается сразу множество разумов – множество взаимодействующих единиц, которые обмениваясь сигналами, постепенно развиваются, как в личностном плане – воспитанием, так и в социальном смысле – как эволюционирующая сообщность?

– Я помню этот разговор, – прервал я Андрея, наблюдая очередной пар над очередным его чаем. – Я даже сейчас его воспроизведу по памяти, а вы скажите, если я где-то ошибусь и что-то неправильно запомнил… Вы тогда говорили, что для эмуляции личностей используется не вся мощность машины, как я понял, а машина используется для создания какой-то виртуальной среды, внутреннего мира, в котором взаимодействуют персонажи, и таким образом происходит их «галтовка», как вы изволили выразиться. Кстати, мне, как бывшему технарю, этот термин очень понравился! Только я не могу понять, почему часть машинного ресурса для производства личности оказывается результативнее, чем весь ресурс? А учитывая, что личностей этих, как вы сказали, миллиарды, это становится еще больше непонятно. Чего там на каждую остается-то?

– Все еще «непонятнее»! – Фридман строго посмотрел на меня. – Там ведь не только личностей миллиарды! Огромная часть вычислительной мощности тратится на создание среды вокруг них, то есть там еще миллиарды животных, растений… Вы, наверное, представляли, что там один город, как в игре «Цивилизация», в котором тысяча человек, или что-то в этом духе?

– Да, примерно так я себе это представлял.

– Значит, я неверно донес идею в прошлый раз. Когда я говорил, что мы воспроизвели среду, я имел в виду, что мы просто задали граничные и начальные условия и запустили виртуальную эволюцию. И она докатилась до примерно нашего времени.

– Погодите, – был уже вечер, и я почувствовал, что от обилия новой информации у меня слегка опухла голова. – Погодите. Это же… Это же невероятные вычислительные мощности, насколько я понимаю.