— Слушай, Антоша, я шел через завод. Почему я раньше не видал, как сооружают современные суда? Это ж мировой класс! Все по конвейеру! Все на сварке! Он же не один, этот корабль! Их же целая серия! Это судостроительный индустриальный поток! Я увидел свой сон наяву!..
— Конечно, — согласился Антон. — Но дай пройти.
В увлечении Жора отступил на две ступеньки вверх.
— Я хочу, чтоб абсолютно все, на чем стоит марка Советского Союза, корабли это или сапожки, делалось вот так, по высшему классу точности и изящества! Антоша, мы будем строить и делать суда для всех стран! Ты понимаешь мою мысль? — спрашивал Жора, ступая еще на одну ступеньку, потому что его теснили ребята.
— Понимаю! Согласен! — ответил Антон. — Это — высший класс! И потому наш завод — уже, уже, уже! — строит суда по заказам разных стран. Но все-таки дай, наконец, ребятам пройти. Они приглашены к капитану.
Жора смутился:
— Извините, пожалуйста, проходите.
Но теперь они все замерли. Что-то новое вошло в жизнь судна. Едва ощутимо запульсировали поручни под ладонями, и стены, и сам воздух. Как будто наполнились живой кровью невидимые кровеносные сосуды корабля и ожило его большое сердце.
Оно и правда ожило и заработало.
— Включили двигатели, — сказал Антон. — Поторапливайтесь.
Поднялись на верхнюю площадку, и Антон каждого впустил из-под своей руки в застекленную, залитую светом рубку. — Тише, тише, — приговаривал он. — И тише всех, самым последним вошел влюбленный Жора Король.
Спиной к ним у приборов стоял капитан. Штурман склонился над штурманским столом. Рулевой застыл у штурвала.
А там за окнами, далеко внизу уже отползал берег. И на нем люди махали, уплывая. Ладони и платки трепетали, как голуби.
Океанский лайнер, теплоход-сухогруз «Народный комиссар», отходил от причала. Полоса воды между стенкой и бортом ширилась, разводье переливалось иссиня-черным и золотым, как медузы, покачивались на нем радужные обводы нефтяных пятен.
— На «Корнилове»! Меньше ход! — приказал капитан в микрофон.
«Есть меньше ход!» — раздался в репродукторе ответ.
— На РБТ, зайти с левого борта, от носовой скулы. Будете толкать нос от причала!
«Есть толкать нос!»
Два портовых буксирных катера — один под названием РБТ-1, что значит речной буксирный транспорт, а другой под названием «Корнилов» — выводили огромный корабль из гавани. Они трудились изо всех сил, эти два суденышка, которых теплобережные ребята по-свойски зовут «тяни-толкаями»; каждым из них командовал свой капитан, а их капитанами отсюда, из ходовой рубки, командовал капитан судна. Оба «тяни-толкая» выполняли его приказы, и трудяга РБТ-1 упирался в скулу гиганта, помогая ему развернуться.
Было до чертиков, до гусиной кожи, приятно стоять тут, наверху, в рубке, и знать, что всем на свете командует твой знакомый капитан.
— На баке! Отдать концы! «Корнилов», корму придерживать, чтоб не навалило на причал!
— На юте! Выбирать конец! Быстрее!
«Есть! Есть! Есть!» — прилетали ответы.
Заводская набережная медленно отползла. Отодвигалась железная грудь док-камеры. Вытягивались, поворачивались серыми боками громады цехов, ширилась панорама судостроительного завода.
Но ребята в рубке этого не видели. Встревоженные, они смотрели в спину капитана, на его сутулые плечи. Это же был совсем другой, чужой капитан, не Веселов!
Антон услышал возмущенный ропот:
— Наш-не-наш-как-не-наш-точно-не-наш-почему-не-наш…
— Да, пока не наш, — ответил он ребятам. — Из гавани суда выводит сдаточная заводская команда, и значит — сдаточный капитан. А вот на рейде он передаст судно из рук в руки нашему капитану. Таков порядок.
— А где наш?
И тут они увидали своего капитана. Он стоял вполоборота у передних смотровых стекол и, сжав руки за спиной, очень выдержанный, спокойный и бледный, следил, как члены его экипажа выполняют приказы сдаточного капитана.
— Право на борт! — скомандовал сдаточный капитан.
— Есть право на борт! — ответил совсем близко от ребят рулевой и переложил руль, как было приказано.
— Прямо руль!
— Есть прямо.
Буксирные суденышки отстали. Теплоход шел теперь один.
Воздух дрогнул, прозвучали три долгих гудка — густых и торжественных, как струна контрабаса в оркестре.
— Прощаемся с землей, — тихо сказал Антон.
…Мы прощаемся с заводом, мы уходим, прощай, земля. Суда у заводских причалов отвечают нам прощальными гудками…
Антон обернулся к Жоре. Глаза у Короля мечтательно горели.
Еще один торжественный гудок и один последний ответ.
— Слева — бочка, справа — буй! — сказал сдаточный капитан. — Вода высокая, идем медленно, сносит течением. Особое внимание. Лево на борт!
— Есть лево на борт. На борту, — ответил рулевой.
Нет, он не ворочал огромный руль огромного судна. Он легко поворачивал лишь маленький штурвал, а невидимое автоматическое устройство послушно перекладывало огромный руль.
Два коротких гудка — значит, повернем влево.
Три коротких гудка — судно работает назад, маневрируя.
Один короткий гудок — повернули вправо.