Теорема сводных

Но за час до их приезда я слышу, что Теодор с кем-то ругается по телефону. Не знаю почему, но кажется, что ему звонит отец. Я точно знала, что за рубежом взаимодействие учебного заведения и родителей – очень плотное. Но не представляла, что настолько. Хотя Вольфганг не раз упоминал, что Теодор частенько ведет себя слишком вызывающее. Вследствие этого, полагаю, такие звонки Вольфгангу – обычное дело.

Чем я занимаюсь все остальное время? Делаю домашнюю работу, которой очень много. Не представляю, как Теодор успевает делать ее всю при таком ритме жизни. Мне кажется, что в России задают намного меньше. Три доклада или практические работы кажутся мне совершенно плевым делом по сравнению с тем, что задали нам сегодня. Конечно, всю эту работу мне нести не завтра, а послезавтра, но, посмотрев внимательно расписание, я понимаю, что завтра ни черта не успею. Да и сегодня я уже клюю носом, сидя за столом.

Из коридора доносится скрип двери. Кажется, Теодор решил выйти из своей комнаты. Не обращая внимания, продолжаю дальше делать домашку. Раздаются три стука в дверь. Я в замешательстве поворачиваю голову и говорю: «Войдите». Дверь распахивается, и на пороге появляется Теодор.

Его нос принял… весьма ужасающий вид. Кожа начала синеть. Даже под пластырем видно, что Ганс едва не сломал Теодору нос. Настолько все плохо. Сводный переоделся в черную майку и черные рваные джинсы. Его татуировка все еще заклеена прозрачной пленкой, через которую по-прежнему видно покраснение.

Теодор стоит прямо, расправив плечи и сунув руки в карманы.

– Привет, – говорит он.

– Мы здоровались уже.

– Да, – отвечает Теодор и заходит ко мне в комнату, закрывая за собой дверь.

Я нервно тереблю шариковую ручку в руке, наблюдая за сводным. Теодор подходит практически вплотную ко мне. Интересно, что ему нужно?

– Что? – спрашиваю я, вопросительно вздернув бровь.

Теодор окидывает меня грустным взглядом, который прожигает до самых костей. Следом облизывает губы и, выдохнув, наконец говорит:

– Отец скоро приедет. Он в ярости от того, что случилось в институте.

– Ясно, – говорю ему.

– Поэтому ты скажешь, что Ганс домогался тебя, – строго произносит он.

– Но ведь это же неправда!

– Да ну? – с удивлением в голосе откликается засранец. – Неправда до такой степени, что ты едва стояла на ногах от страха?

Я согласна с Теодором. Ганс пытался показать свою значимость в университете, достаточно удачно прибегнув к методу местного гопника.

Теодор продолжает ждать от меня ответ, но мне нечего ответить. В этой ситуации сводный прав.

– Потом появился я, потому что мне нужно было забрать кое-что из шкафчика, и спас тебя.

– Как героически, – фыркаю я, возвращаясь к работе.

Теодор делает еще один шаг и оказывается настолько близко, что дышит мне в затылок. Нависающий надо мной сводный заставляет все сжаться внутри в тугой узел. Словно меня посадили на американские горки, с которых нет выхода.

Именно так я ощущаю себя последние несколько дней, когда остаюсь с Теодором наедине. И, как мне кажется, конца и края этому нет.

– Ты очень невоспитанная, Bonbon, – произносит Теодор с насмешкой, будто пытается меня задеть.

– У тебя учусь, – отвечаю по-русски.

Но Теодор меня понимает. Он опирается одной рукой о спинку стула, а второй – о стол, тем самым нависая надо мной, как грозовая туча. Костяшки его пальцев покраснели на обеих руках, хотя бил он Ганса только одной. Рваное дыхание засранца застывает в паре сантиметров от моего уха. Я едва заметно сглатываю горькую слюну, стараясь сохранять невозмутимый вид.

Теодор хочет что-то сказать, но снизу доносятся голоса. Вернулись наши родители.

– Смотри не подведи меня, сестренка, – рычит он, а после, резко отстранившись, громко отвечает окликнувшему его отцу: – Ja, papa!

Напоследок Теодор кидает недовольный взгляд в мою сторону и тихо, практически бесшумно, снова роняет:

– Не подведи, сестренка.

Делать нечего. Либо мы заодно, либо он превратит мою жизнь в ад. Взгляд Теодора настолько прожег смертельным ядом, что мне стало не по себе. Даже мурашки выступили на коже.

Спустя полчаса меня окликает мама, крича с первого этажа, чтобы я ей помогла. Я, ничего не отвечая, откладываю наушники, выключаю музыку и направляюсь в коридор. Спускаюсь по лестнице в холл. Теодор, во все видимости, еще не выходил. Ну, или вышел и направился в гараж. Да мне все равно. Тяжело выдохнув, направляюсь в кухню, нацепив на себя лживую улыбку. Огромные бумажные пакеты заполнили всю столешницу.

– Давай, помоги мне, – говорит мама, засучив рукава.

Я медленно подхожу к столешнице и заглядываю в пакеты.

– Что это такое?

– Сегодня будет прекрасный ужин! – восклицает мама по-немецки. – Вольфганг отлучился по делам. Нам нужно запечь курицу в духовке и приготовить салат и мясной пирог!

– Куда же столько? – спрашиваю я.

– Как куда? Вольфганг и Теодор любят поесть. Поэтому еды в нашем доме будет всегда много!

«В нашем», – мысленно повторяю за мамой.

Но витать в своих мыслях мне приходится недолго. Потому что моя драгоценная мамочка возвращает меня на землю строгим вопросом: