- Сила сердца и решимость, - пела она, и я чувствовала, как она нежно гладила меня по волосам. – Щедро дар рука дает, - она склонилась и поцеловала меня в лоб. – Моя девочка, - прошептала она. – Моя дорогая девочка.
Я обрела голос и заговорила не как дитя в ее руках, дитя из воспоминаний, а как девушка, которой была теперь.
- Я люблю тебя, мама. Ты оставила меня рано, и я скорбела. Но ты дала мне то, что дороже всех даров. Может, ты уже тогда знала, что уготовило мне будущее, - в сознании появилось новое изображение. Женщина там была похожей на мою маму, но не полностью, она была младше, и в ней было что-то тяжелое, словно она пережила долгий путь и несла в себе опыт, который было страшно облекать в слова. На ее коленях было другое дитя. Я чувствовала тепло в своих руках, хрупкое, но и сильное. – Моя девочка, - прошептала я. Огонь поднялся, вуаль дыма закрыла их – мать, дочь и внучку.
И снова вода: как глубоко я погружусь, пока все не закончится? Тело напряглось, желая борьбы. Страх вопил мне убираться отсюда.
- Смелость, - прошептала я или подумала. – Пройди проверку до конца, или предай всех, кто в тебя поверил.
Закрыв глаза, расслабив конечности, я падала. Я падала в свет летнего дня. Он освещал белое лицо брата, струйку яркой крови, текущей из его рта. Он пытался вдохнуть еще хоть раз, сказать слова, что я уже слышала: «Нерин, прости».
Нерин того времени плакала, молила Фаррала остаться, молила не оставлять ее одну. Последним звуком, что он слышал перед смертью, был вой сестры. Теперь я опустилась рядом с ним на колени и прошептала на ухо:
- Ты отдал жизнь за правду. Ты показал мне, как быть смелой. Передал мне этот огонь, брат. Теперь я буду его нести, - я видела перемену в его взгляде, а потом свет покинул их, и он улетел в голубое небо, раскинувшееся над холмами Олбана. – Прощай, Фаррал, - прошептала я.
Я была тоже в небе, меня вращали четыре ветра, я парила. Лица в облаках. Воин, ребенок, гордый жеребец, жук, собака, странный старик, девочка, что смотрит, как отец продает ее за три серебряника. Огонь охватил его, сделал из него кричащий столб пламени, его рот был раскрыт, глаза – выкачены, а боль пронзила и меня, я закричала, но ветер унес мой голос далеко.
О, это было жестоко. Печаль давила на меня, мешала сказать слова. Отец, страдая, смотрел на меня. Я хотела сжаться, закрыть руками лицо и притвориться, что его здесь нет. Но я должна была пройти проверку с открытыми глазами, руками и сердцем, без горечи, сожаления или обвинений. Я должна смотреть и отпустить потерянных.
- Отец, - сказала я, давясь, - у тебя был тяжелый груз, ты долго его нес. Ты сделал все, что мог, для меня. Мира тебе. Я люблю тебя. Я прощаю тебя.
Еще не все. Я погрузилась еще ниже, глубже воспоминаний. В этот раз я думала, что не справлюсь. В этот раз я хотела закрыть глаза и уши. В этот раз я проиграю, не смогу с этим справиться, ведь это нельзя было вынести. Я молила себя не сдаваться.
Выбора не было. Ни борьбы, ни укрытия, я могла лишь двигаться к самому темному, самой страшной боли, ране, которую нельзя было исцелить. Решимость. Она была у нее до самого конца. В ее голосе, когда она просила меня спрятаться, не издавать ни звука, сколько бы ни пришлось ждать, что бы они ни сделали с ней, что бы я ни увидела. Она была в ее глазах, когда они схватили ее, пока она не потеряла сознание.
- Бабушка, - сказала я, пузырек с ее именем поплыл к свету. – Где ты?
Пришло две бабушки. Одна была рыдающей старухой последних дней. Страх оставил глубокие морщины на ее коже, она цеплялась за лицо руками, словно там была маска. От нее неприятно пахло мочой и затхлой едой. Но я так и не смогла ее отмыть, хоть и старалась.
- Нерин, - прошептала она, озираясь. – Нерин, это ты? – я обняла ее, ослепленная слезами.
- Я здесь, - сказала я. – Я рядом.
- Подними голову, дитя.
Я посмотрела туда, и хотя ее хрупкое тело дрожало в моих руках, но при этом она стояла передо мной с прямой спиной, ясным взглядом. На ее лице сохранилось тепло мудрости, любви и жизни.
- Вот ты где, - сказала она и улыбнулась.
Я не могла найти слова. Но они и не требовались. Она шагнула ко мне и обняла меня, хотя я обвивала руками ее второй облик.
- Моя дорогая, - сказала она. – Смелая малышка.
И из меня полились слова:
- Нужно было заговорить, выступить против них. Так сделал бы Фаррал! Как я могла просто стоять и не помогать тебе, позволить им…
- Тише, Нерин. Ты была ребенком и не могла помочь. Так вышло, это в прошлом, и ты не можешь этого изменить. Если бы ты бросилась на помощь тогда, кто прошел бы эти проверки и этот путь? Поднимись к свету. Поднимись и иди.
И она исчезла, как роса с травы. За один удар сердца. Я не могла облечь мысли в слова. Но, может, и это не нужно было, ведь она всегда понимала.