Тень деформации

— Глупости, Кристина, — усмехнулся я. — Кому, как не тебе, знать, что есть эта «любовь». Какие механизмы и прочее. Кроме того, я прекрасно чувствую, ЧТО испытывает ко мне аколит. И даже страстью там не пахнет. ПОКА не пахнет, лишь интерес. Который ты, дознаватель, подобными темами в разговоре с ней, лишь подогреваешь. А это излишнее.

— А некоторым оперативникам она очень нравится! — заявила тереньтетка, на что я с улыбкой покивал, в стиле «совет да любовь». — И… и я вас люблю! — надулась она.

— Ты и меня — да, — не мог не признать я. — Я, кстати, тоже не испытываю к тебе непреодолимого отвращения. Но, Кристина, природа эмоций и чувств, испытываемых тобой, далека от простого биологически-гормонального механизма, — на что задумчивая Кристина покивала. — Да и я к тебе привязан скорее душевно, да и то… — в ответ на что послышалось «сухарь бесчувственный», причём ТОЧНО послышалось. — В общем, наши с тобой отношения несколько выбиваются из общих схем, — изящно свернул я тему. — А Моллис… Скажем так, если она найдёт себе мужчину, я за неё только порадуюсь. Если нет, а то, что выглядит как интерес, ощущается как интерес и чувствуется как интерес — невозможная страсть… Я поговорю с ней и решу. Я с ней, Кристина, а не ты и прочее. И, более, вопрос НАШЕЙ с тобой жизни в разговорах с аколитом не поднимай. Это, если желаешь, прямой приказ.

— По слову вашему, — буркнула Кристина. — А вот мне её шёрстка нравится, — совсем в сторону буркнула девица.

— Нравится — я не против, — с похерчелом выдал я, так же в сторону буркнув. — Зоофилка этакая. И променяла нас с тобой, Котофей, на какую-то приблудную кошатину.

На что Котофей с укоризной воззрился на хозяйку, развернулся, задрал хвост и гордо покинул апартаменты.

Кристина изволила на нас дуться, я изволил внутренне веселиться, что, в целом, не помешало отмокнуть в немалом бассейне, заменяющем мне ныне ванну, собраться и направится к вокс-рубке оповещать волчар.

А оповестив Тьялд в стиле «вот вы нас не ждали, а мы сейчас будем», я, прихватив раздувшуюся Кристину под руку, направился к челноку.

Через четверть часа добрались мы до волчьего логова, где мою персону встречало несколько волчар в виде «почётного караула», ну и Рагги собственной персоной.

— Здравия тебе, Инквизитор, — умеренно-недоброжелательно поздоровался он, поводил носом и очами и осведомился: — А где?

— Лечит нанесённые вами её психике травмы, Бронсон, — ровно ответил я, внутренне хмыкнув. — И вам здравия, — культурно ответствовал я.

— Проведу в пиршественную залу, только с бабами нельзя! — выдал он.

— Значит, тут покушаем, — широко улыбнулся я. — Госпожа Гольдшмидт — в первую очередь, дознаватель Инквизитора, а уже потом всё остальное. И, в самом конце весьма длинного списка, она, как вы изволили выразиться, «баба».

— И пахнет от него противно, Моллис говорила, — хулигански прошептала мне на ухо госпожа дознаватель, что поморщившийся Рагги астартьими ухами прекрасно услышал.

— Тролль с тобой, привереда! — выдал волчара. — Сделаем исключение, — сделал сам себе одолжение он.

И направились мы в недра Тьялда. Встречных астартес нам не попадалось, только простые люди. А я с интересом в свете и ветре вглядывался в покрывавшие стены Логова руны. В принципе, на том же Рагги эти руны тоже были, в смысле, на его барахле, но чтобы разглядеть, даже в свете и ветре, нужно было подойти почти вплотную. А делать это несимпатичная мохнатая персона волчары желания не вызывала.

На корабле же, крупные и на фоне стен, они были вполне видны, что окончательно уверило меня в том, что это имматериум, а не какая-то там «воля Фенриса». Но вот принцип воздействия я толком не понимал: например, те же литании и ритуалы были направлены на обращение к разумным, условно разумным, в общем, просто живым обитателям имматериума. Артефакты либо имели ограниченный срок жизни, либо требовали жертву в определённом виде: не гекатомбы трупов, но каплю крови, ещё что-то такое. Что артефакты самовольно и, в большинстве случаев, безболезненно извлекали из использующего их. Самый «продвинутый» же артефакт — это вообще демон или иная тварь имматериума, заключённая в предмет.

А вот с ентими рунами варповыми я понимал, что они делают, но не понимал «как». Похоже, напитанная энергией имматериума краска или царапины искажали сам имматериум, обращаясь непосредственно к нему, а не к его обитателям. Что, насколько я знал, было исключительно свойством как раз таки живых — тех же псайкеров, демонов и прочее. А тут какие-то варповы закорючки — и работают. Магия, как она есть, мысленно похмыкал я.

Ну и довелись мы до довольно староскандинавского зала, где волчары пьянствовали спиртное, жрали мясное, ну и лапали сновавшее между столами женское. Я хотел было возмутиться, но вскоре понял, что Рагги имел в виду: к кристининой попе несколько раз тянулись волчьи клешни на протяжении пути к центральному столу. Несколько раз не дотягивались, один раз по клешне прилетело псионическим разрядом, на что послышалось злобное шипение: «проклятая ведьма!» — но более на нашем пути клешней не тянулось.