Темногорье

Вот и они никак не сдохнут, идут и идут. Вечные странники. Даже Хранитель пути потерял к путникам интерес, ничем не обозначает свое присутствие.

Баба Шура, 83 года.
Орет днём и ночью.
Рядом Валера, он журналист,
его привязали.
Он хочет освободиться.
Он всё время с кем-то болтает,
Ругается, пытается встать.
И спрашивает пустоту:
"А есть закурить?"

Глеб хорошо понимал неизвестного ему Валеру: он бы тоже не смог лежать привязанным, беззащитным. Больные стихи больного человека. В этой комнате Глеб ощущал себя так же. Нахлынула слабость, как тогда, в душевой. Ноги подкосились. В последний момент Глеб ухватился за поручень кровати, а потом всё поплыло.

* * *

Аврора смотрела печально. У нее, Авроры Сияющей, всегда присутствовала во взгляде некоторая беззащитность и обреченность, теперь это усилилось.

— Почему ты уехал?! — спрашивала она простуженным голосом. — Я ведь бросила ради тебя столицу, жениха, спокойствие. А ты укатил черт знает куда!

В ее груди что-то булькало, как в кипящей кастрюле.

— Мне сказали, что ты отказался от крыльев, — продолжала она. — Я носилась по городу и искала тебя. Под дождем. Спрашивала людей, но никто тебя не видел. Чертов город поглотил твои следы.

Впервые Глеб усмотрел в ее лице схожесть с печальным ликом икон: те же опущенные уголки глаз, горькая складка губ. Он не знал, что ответить.

— Молчишь… — Аврора резко прошлась по комнате, затем взяла сигарету со столика и закурила. — Я ведь простыла под ливнем. Месяц в больнице провалялась. Месяц! Думала, уже не выйду.

Она потушила сигарету в пепельнице.

— А ты молчишь! Мог бы что-нибудь ответить для приличия. Я пожертвовала ради тебя всем.

— Я отрекся от дара и крыльев из-за тебя, — наконец произнес он.

Аврора покачнулась и начала падать. Глеб пытался подхватить ее, но она исчезла.

…Экзамен подходил к концу. На этот раз всё было предсказуемо скучно. Багровый Пик особого интереса к студентам не проявлял, Стило никого не валила, а Аврора… Она смотрела со скучающим видом в окно. На ее безымянном пальце красовалось кольцо с прозрачным камнем.

— Это тот самый подающий надежды молодой человек? — благосклонно взглянул на Глеба Багровый Пик. — Очень интересно, чем вы нас удивите, Черный Поэт.

Глеб взмахнул крыльями и взлетел под потолок. Бриллиант на кольце Авроры переливался всеми цветами радуги, оторваться от него было невозможно. Вдохновение нахлынуло сразу же.

Снова плохо легла монета…
Я закончу, скорее, скверно.
В Эльсинор бы, спросить совета
Розенкранца и Гильденстерна.

Как у них бы, орлом всё время,
Не пустой и позорной решкой!
Я бы жизни суровой бремя
Не тащил бы, а нёс с насмешкой.

Стихи рождались легко: мощные и страстные, полные боли и надлома. Но Глеб знал, что их написал кто-то другой. Он попытался стряхнуть наваждение, но ничего не мог с собой поделать: стихи изливались помимо его воли.

И стихов моих мощь и сила
Изменила б картину мира,
Но забыты давно могилы
И Булгакова, и Шекспира.

Никому не нужны поэты…
Я держусь уже еле-еле,
Но надеюсь, что проблеск света
Вдруг увижу в конце тоннеля…[17]

Глеб метался по аудитории, бился в окно, как глупая муха, а члены комиссии с улыбкой наблюдали за ним.

— На самом деле, очень талантливый поэт, — весело поблескивая очками, заявил Багровый Пик.

— Один из лучших на факультете, — согласилась с ним Стило. — Вы же слышите — стихи Мастера.

Аврора поднялась, сорвала с руки перстень и сказала:

— Ты меня спрашивал, а я отмалчивалась. Так знай, я люблю лишь тебя! Мой ответ — да!

… Скарлетт сидела в кафе одна и смотрела прямо перед собой. Глеб удивился: а где же ее вторая половина — Джейн? Подруги были неразлучны. Скарлетт повернула голову, и Глеб рассмотрел, что ее глаза заплаканы.

— Ты что? — удивился он.

Плачущая Скарлетт — всё равно как теплый лед. То, что не может быть никогда. Скарлетт была уверенная в себе, с вызовом ко всему миру. Глебу казалось, что размягчить ее не способен никто.

— Мы же думали, что ты умер, — произнесла Скарлетт. — Искали тебя вместе с твоими родителями.

У Глеба неприятно заныл живот.

— Меня долго не было?

— Два месяца, — сухо ответила Скарлетт. — Мама твоя с ума сходит.

Глеб опустился на соседний стул:

— Не может быть.

Скарлетт зло поглядела на него:

— Конечно! Только о себе и думаешь! Плевать на друзей и родителей. Гениальный Черный Поэт, а остальные — так себе.

Глеб хотел возразить, но не смог.

— Ты права, Скарлетт, — сказал он. — Прости меня.

Слезы потекли ручьем из ее глаз, и сквозь всхлипывания Глеб с трудом различил: