Темное солнце

Итак, Дерек не скрывался под личиной фараона. Наблюдая за Мери-Узер-Ра, я увидел заурядного человека, повторявшего расхожие суждения, лишенные какой бы то ни было новизны: суть его беседы составляли щедрые россыпи общих мест. В его речах могло прозвучать что-то дельное, подсказанное советниками, посланниками или писцами, имевшими к его мозгам прямой доступ. Не фараон создал систему, позволявшую ему царствовать, а система создала его. Даже если он воображал, что принимает решение, он просто уступал нажиму тех или иных рычагов. Как и его предшественники, он блюл единство двух царств, Нижнего Египта и Верхнего Египта, обеспечивал безопасность торговых путей, время от времени ходил войной на сопредельные страны, дабы приумножить число невольников для грандиозных строительных работ, а когда удавалось уклониться от боя, он брал в жены местную царевну. Строительное буйство также входило в круг его обязанностей; коль скоро ему предстояло высечь свое имя в камне, Мери-Узер-Ра вкладывал свои богатства в возведение усыпальницы – пирамиды, которая призвана долгие тысячелетия свидетельствовать о величии фараона. Что из распоряжений и запретов фараона исходило действительно от него? Спесь удерживала его от этого вопроса. Он не отдавал себе отчета в том, что опутан множеством условностей, и считал себя исключительным, независимым властителем. Блаженная человеческая природа: самовлюбленное упоение затуманивает реальность. Дабы человек полагал себя сильным, будучи лишь наемником силы, находчивый ум изобрел нарциссизм, затемняющий очевидность, и манию величия, маскирующую подчиненность.

Но кто же обладает истинной властью за спиной Мери-Узер-Ра? Мои исследования привели меня к трем именам: прежде всего визирь Ипи, теневой министр фараона, его мозговой центр; затем Имхотеп, первый богач страны и Хранитель Тайн, возглавлявший строительство Дома Вечности; и наконец, находящийся в Фивах наместник Дуамутеф (некоторые видели в нем вечного соперника Мери-Узер-Ра).

Я сразу отбросил гипотезу о визире. Однажды мне довелось сопровождать Неферу во время праздника по случаю приема арабских посланников, и я успел разглядеть Ипи. Высокий, сухопарый, холодный и желчный, он не имел ни малейшего сходства с Дереком. Но я весь вечер поглядывал в его сторону, дабы понять, как эта желтолицая жердь взгромоздилась на вершину государства. Говорили, будто он ненавидит показываться на публике, что придавало ему ореол скромности, однако он просто питал к людям отвращение. Его быстрый ум улавливал с нескольких слов мысль собеседника, в глазах появлялась скука, а его рот договаривал их фразы быстрее. Он считал себя умнее всех, и, к несчастью, это было истинной правдой. Но он этому не радовался, а злился. Без зазрения совести он во имя Египта и себя самого эксплуатировал целую армию чиновников, писцов и уполномоченных представителей, неустанно улещивая фараона. Заботясь о своем будущем, он поддерживал тесную дружбу с царевичем Сузером, который рано или поздно унаследует трон, и не забывал осыпать подарками царевну Неферу.

Итак, мне надо было сосредоточиться на Имхотепе, Хранителе Тайн. Однако тот никогда не показывался и безвылазно сидел в Доме Вечности, за пределами Мемфиса, в часе пешего хода от столицы. Как его увидеть?

Отъезд всего двора предоставил мне такую возможность. Неферу отправилась вместе с отцом, братом, фаворитками, прочими женами, целым роем прислуги, ремесленников, охранников и надсмотрщиков на побережье Великой воды[33], где фараон рыбачил и охотился. Компаньонка Птахмерефитес шепнула мне, что во время таких выездов фараон весьма часто наведывается к дочери, и та не хочет рисковать, беря меня с собой. Неожиданная передышка была мне на руку. Я изрядно устал от переменчивого нрава Неферу, а мое расследование личности Имхотепа топталось на месте.

Признаться ли? Мое ремесло любовника по найму пробудило во мне чувственность выше всякого предела. Я постоянно испытывал чувственный голод. Неферу принудила меня к целомудрию; но воздержание было мне не по силам, и я сделался постоянным партнером кругленькой и мягонькой Фефи, восхитительной во власти моих рук и губ. «Этот шалун уж слишком шаловлив!» – ненасытно шептала она, когда я приходил к ней после полудня. Она не знала, что Неферу не требует от меня плотских услуг и понимала мою мужскую силу как доказательство своей прелести, получая оттого еще большее удовольствие. Ее умение быть счастливой определенно добавляло ей очарования. Она всегда была весела, смеялась во весь рот и отдавалась вся без остатка.

Двор покидал мемфисский дворец, и я обрадовался, что займусь своим расследованием; но Фефи не скрывала грусти, и мне пришлось соврать, объяснив свою отлучку тем, что мне велено сопровождать Неферу.

Я разомкнул свои объятия; глаза Фефи были на мокром месте, и она вздохнула:

– Когда он увидит меня снова, я буду совсем другой.

Мог ли я представить, насколько она была права?

* * *