Темное пророчество

– Повторяю – если он захочет, то очнется. А почему бы ему не захотеть вернуться к тебе? Ты – все то, о чем он когда-либо мечтал. Человек, понимающий его и принимающий его таким, каков он есть на самом деле.

На губах Астры заиграла грустная улыбка.

Этого я и в самом деле не ожидала. Весь день она выглядела такой крепкой, почти стальной – но та ее сторона, с которой она только что мне открылась, показывала совершенно иного человека.

И вдруг я поняла, почему она вообще подняла эту тему.

– А ты ведь тоже в кого-то влюблена! – воскликнула я.

– Что? – возмущенно фыркнула она. – Я? Влюблена? Уж точно не я! Любовь – это для слабаков!

А вот и старая Астра вернулась!

Я улыбнулась про себя. Возможно, в этот вечер я встретила девушку, которая могла бы стать мне куда лучшей подругой, чем это когда-либо удавалось Мадлен.

* * *

Когда и на следующее утро Люсифер все еще не пошевелился, Леннокс наконец убедил меня, что было бы разумнее с моей стороны поехать в Белый дворец. Вместо того чтобы сидеть здесь в надежде, что Люсифер наконец откроет хоть один глаз, мне стоило показаться брату и заверить его, что со мной все в порядке.

Итак, предварительно получив заверения от Леннокса, что в случае чего он немедленно пошлет мне почтового голубя, я поехала в Тонду. Теперь, стоя в королевской конюшне и расседлывая Аннабель, я готовилась выслушать нотацию от Леандера. Брат увидел, как я проезжала по двору, и теперь несся ко мне.

– Остаться на всю ночь вне дворца и ничего об этом не сообщить? – громогласно отругал он меня вместо приветствия. – Да о чем ты думала?

Нацепив на лицо невинное выражение, я посмотрела на него широко раскрытыми глазами:

– Как «ничего не сообщить»? Я ведь отправила тебе почтового голубя с письмом, что останусь у Генри! Мы разбили палатку и заночевали в лесу.

Леандер побагровел от гнева, а крошечные прожилки на его лбу запульсировали. Я не знала, как долго у меня хватит духу лгать ему в лицо. Мне было ужасно неприятно заставлять брата снова и снова не спать ночами. Он ведь желал мне только добра!

– Твое сообщение до меня, как видишь, не дошло! – выкрикнул он. – А ночевать в лесу совершенно безответственно! Разве ты не знаешь, насколько это опасно?

Я собралась было ответить, как вдруг позади нас раздался журчащий голос.

– Насколько опасно что? – заговорщицки проворковала Тесса с притворной озабоченностью.

Я бросила на Леандера предупреждающий взгляд.

– Чтобы не возвращаться домой в темноте, Тара осталась ночевать в лесу со своим Генри, – быстро нашелся брат. – И это очень опасно! Подумай обо всех диких животных, выходящих по ночам охотиться!

Я благодарно кивнула ему.

– И вправду опасно. Мы ведь не хотим, чтобы тебя съел волк, сестричка! – прощебетала Тесса, но ее резкий взгляд сказал мне ровно обратное. – Кстати, мама хочет тебя видеть ровно в десять. Это через пятнадцать минут. На твоем месте я бы переоделась! – и она с отвращением указала на мой наряд для верховой езды. – Ты в этом рубище почти на мальчика похожа. И как только Генри это терпит?

Закрыв рот рукой и едва сдерживая смех, сестра в своем прекрасном шелковом платье бросилась прочь.

– Вот же дрянь! – пробормотала я, прежде чем унестись во дворец переодеваться.

Ровно в десять я наконец остановилась у двери покоев матери и постучала. Пока я втискивалась в ужасное платье, состоявшее из полос белой ткани, Мадлен умудрилась сотворить из моих диких локонов какое-то подобие приемлемой прически. Как ей это удалось за столь короткое время, было для меня загадкой.

Дверь отворилась, и на пороге показалась моя мать. Белое шелковое платье, естественно, сидело на ней идеально, как и маленькая изящная шляпка, которую камеристка набросила на сделанное из ее золотых волос произведение парикмахерского искусства. Яркие солнечные глаза матери критически изучили мою внешность, и мне снова показалось, что она смотрит прямо в самую глубину моей души. Я быстро отвела глаза из-за ощущения, что я гляжу прямо на палящее солнце.

– Ну что ж, входи, – наконец пустила она меня в свои покои.

Я вошла в гостиную – большую комнату с камином, удобным диваном из красной кожи и огромным, занимавшим весь пол ковром, в котором сквозили золотые и серебряные нити. На стене висели пейзажи в светлых пастельных тонах; две другие двери вели в спальню и кабинет. Дверь в частную картинную галерею матери была отворена, и я мельком увидела несколько портретов как самой Сайи, так и давно умерших королев. Казалось, что вся ее родословная была изображена на этих стенах.

Окно, выходившее на широкий балкон с белыми мраморными перилами, было открыто; с улицы пахло теплым весенним воздухом и доносился городской шум.

– Садись, – приказала мать и элегантным движением указала на кресло, обтянутое, как и диван, красной кожей. Я села и чуть в нем не утонула, таким мягким оно было.