Темное искушение

Осознание того, что я стал первым, кто оказался внутри нее, заставило меня почувствовать себя немного… эгоистичным: так мальчишка, получивший на Рождество воздушку, не хочет делиться ею ни с кем. И точно так, как через неделю будет забыта та воздушка, так забудется и раздражающая жадность, которую я испытывал по отношению к ней. Тогда я буду отмщен, и желтый никогда больше не будет ассоциироваться ни с чем, кроме тропических фруктов.

– Я был уверен, ты захочешь разделаться с Иваном.

Я крепче сжал стакан, тьма бушевала в груди. С тех пор, как Костя сунул мне в лицо видео с камер наблюдения, я видел лишь руки Ивана на Миле. Самое тошнотворное дерьмо, какое я когда-либо видел. И выбешивающее. Это зрелище заволокло мое зрение пеленой ярости, она и сейчас бурлила в моей крови. Я заставил себя остаться в Москве, пока пламя не остынет, но догадывался, что мне стоило остаться там подольше.

– Скажи ему, что я убью его, если увижу когда-нибудь снова, – это был мой ответ. Мои слова никогда не были более правдивы, и именно поэтому я не мог видеть его прямо сейчас: чтобы не изменить принятого решения отпустить.

Не сказав ни слова, Альберт исчез, чтобы выполнить мой приказ.

Теперь, когда с этим было покончено, я допил водку из стакана и сосредоточился на более важных вещах. Например, чем смыть кровь девственницы, все еще тисками сжимавшую мой член.

Глава тридцать третья

mamihlapinatapai (сущ.) – взгляд, которым люди смотрят друг на друга, предполагающий невысказанное общее желание

Мила

– Где он? – требовательно спросила я.

Юлия сидела в кресле-качалке и шила черное кукольное платье. Проницательный взгляд, которым она одарила меня из-за антикварных очков, заставил почувствовать, что она знает обо всех греховных делах в этом доме… включая вчерашнюю ночь. Я заерзала под ее пристальным взглядом и задела ее портрет в рамке, установленный на прикроватном столике.

– Выйди из комнаты, пока ничего не разбила, – проворчала Юлия.

Я поправила рамку.

– Это не комната. Это морг. – Все было таким серым и черным, что я сомневалась, что кто-то заметит разницу, если место двуспальной кровати займет стол для бальзамирования. Единственным украшением, оживлявшим пространство, были невидящие взгляды множества кукол.

– Где Иван? – повторила я.

Я проспала всю ночь, не размыкая глаз, пока солнце не коснулось моей кожи. Я думала, что мне приснился странный сексуальный сон, пока не увидела порванное платье. Хотела бы я сказать мисс Марте, что живу жизнью как в одном из ее любовных романов – по крайней мере, из тех, где было больше убийств и меньше признаний в любви, – но моя старая наставница, вероятно, уже умерла. Пессимизм Ронана передался и мне. Наряду со всем остальным.

Я не собиралась анализировать то, что произошло между нами, это было слишком сложно переварить. И у меня были другие причины для беспокойства: например, Иван, гниющий в подземелье. Хотя, когда я спустилась туда сегодня с едой, которую стащила на кухне, его камера была пуста.

– Не знаю, – ответила Юлия. Затем в ее голосе появились раздражающе понимающие нотки. – Почему бы тебе не спросить хозяина?

Жар пробежал по затылку.

– Прежде всего, прекрати называть его так. Это более чем странно. Во-вторых, я не стану его спрашивать, потому что… ну… – Я замолчала, волнуясь все больше, когда на тонких губах Юлии заиграла довольная улыбка, а взгляд сосредоточился на движениях швейной иглы.

У меня была веская причина не спрашивать Ронана, и это было связано с тем, что я чертовски нервничала. Хотя у меня не было ни малейшего шанса признаться в этом. Я не знала, что у нас сейчас за отношения и как мне вести себя рядом с ним. Время завтрака уже прошло, но он не послал за мной. Вероятно, прямо сейчас голодная до секса двойняшка Кайли подавала ему фруктовые колечки, а он не думал обо мне, как только смыл с себя мою девственную кровь.

Я отодвинула неприятное ощущение и продолжила:

– В-третьих, я в курсе, что ты знаешь, где Иван, так почему бы тебе не сказать мне из своей католической доброты?

– Я не католичка, – проворчала она, бросив острый взгляд. – Я православная.

– Без разницы.

– Это бессмысленно, – пробормотала она, возвращая внимание к маленькому кружевному подолу, который шила. Я не смогла не заметить, что дизайн соответствовал платью Юлии. Я на секунду закрыла глаза и сделала глубокий вздох, прежде чем открыть их.

– Послушай, если ты скажешь, где он, я уйду. Если нет… – Со скромным выражением лица я подошла к полке с куклами, проигнорировав: «Не смей!» Юлии, и взяла одну.

– О, разве она не прелесть? – Я задумчиво надулась, оглядывая ее с головы до ног. – Хотя мне кажется, черное ей не идет. Найду ей что-нибудь желтое. – Я сделала шаг к двери.

– Они его отпустили, – прорычала она.

Помедлив, я обернулась.

– Что?

– Глухая? Они отпустили предателя.

Сердце стучало в ушах.

– Почему?