Мне хотелось кричать, что это не игра, но он уже вышел за дверь. Он собирался провести день как обычно и оставить меня умирать внутри.
Вскочив на ноги, я догнала его в коридоре и перегородила дорогу, чтобы все свое внимание он обратил на меня.
Он замер, сцепив зубы. И тут я поняла, что тикающая бомба не была неуловимым мистическим предупреждением. Это был
Я упала перед ним на колени, кровь во мне стала холоднее мрамора.
– Я искренне умоляю тебя, – сказала я, слеза побежала по моей щеке. – Если отпустишь Ивана, клянусь, ты получишь от меня все, что захочешь.
Я была там, где Ронан хотел меня видеть: никчемная простолюдинка у ног короля, – но в его взгляде не было ни капли удовольствия.
– Я уже могу взять от тебя все, что хочу.
– Есть то, чего ты не можешь получить.
Он удерживал мой взгляд, пока звук моего отчаяния наполнял коридор.
– Ты и в самом деле не из тех, кто говорит правду, не так ли,
Разочарование обрушилось на меня. Если я не смогла убедить его словами, может, смогу делом. Я потянулась к пряжке его ремня, попыталась расстегнуть ее, но поняла, что у меня дрожат руки.
Я понятия не имела, как заниматься оральным сексом, но мне нужно было сделать это самой, потому что я знала, Ронан не станет меня направлять. Он не верил, что я невинна в том, что касается секса. Желудок крутило так, что я боялась, если он ткнется мне в рот, меня вырвет. Я была уверена, что все испорчу. При мысли о том, что кроме отца я потеряю еще и Ивана, из горла вырвался тихий всхлип.
Ронан схватил за запястье, чтобы остановить меня.
– Как бы сильно это меня ни заводило, я откажусь.
Он не был возбужден. Он был зол – смертельно зол, учитывая ледяной бессердечный взгляд его глаз. Издав низкий яростный звук, он грубо оттащил меня с дороги и пошел дальше по коридору.
В тот момент я могла думать лишь о том, что не смогу жить со смертью Ивана на моей совести.
– Если ты убьешь Ивана, можешь убить и меня.
Ронан помедлил, но через несколько секунд ушел, оставив меня на полу такой же опустошенной, как и всегда.
Глава тридцатая
suton (сущ.) – конец
Дом был тихий, словно могила, пока я стояла под лестницей и смотрела на искусную деревянную отделку, скрывавшую от посторонних глаз дверь – ту, из которой только что вышли Альберт и Виктор, а затем уехали. Я ожидала, что вход будет заперт или потребует специального кода, как в любом приключенческом шпионском фильме, но он сразу открылся, продемонстрировав бетонную лестницу, ведущую в ад.
Руки нервно дрожали, когда я поколебалась на пороге в попытке услышать мучительные крики проклятых душ, но меня приветствовали лишь тишина и сквозняк. Здравомыслящий человек не пошел бы туда, но, похоже, я теряла представление о рациональности вместе с остальными обитателями дома.
Закрыв за собой дверь, я потерла покрывшуюся мурашками руку и направилась вниз по лестнице. Когда я добралась до самого низа, притворилась, будто это – самый обычный подвал с оштукатуренными каменными стенами и сыростью, сгустившейся в воздухе. Но внушить это себе было все сложнее с каждым пятном крови на полу, с каждой из зарешеченных камер, выстроившихся вдоль стен.
Я должна была бы относиться как к милости к тому, что камеры, кроме одной, были пусты, и что я крепко спала наверху, тогда как могла гнить внизу, но не было ничего успокаивающего в том, что Иван прислонился к железным прутьям и посмотрел на меня так, как смотрел всегда, когда не одобрял мое поведение.
– Ты не должна быть тут, – осудил он.
Было странно видеть, с каким равнодушием он существовал в этом подземелье – человек, которого я знала много лет, безумно придирчивый к американо, с аллергией на дешевый одеколон и уличное движение.
– Никто мне не запрещал, – ответила я, скрывая неуверенность в том, как Ронан отнесется к этому, если узнает. И переживала я не за себя, а за Ивана.
– Значит, я запрещаю. Возвращайся наверх.
Я проигнорировала его и по пути к его камере осторожно обошла кусок окровавленного полиэтилена на полу.
– Мила. – Это был разочарованный рык. – Здесь повсюду кровь. Я не хочу, чтобы ты потеряла сознание и ударилась головой о цементный пол.
Подойдя к нему, я слегка улыбнулась, вспомнив о том, как он клал мою голову к себе на колени после каждой моей закровившей царапины, с акцентом бормоча подбадривающие слова. Особенно запомнился случай, когда пирамида в выступлении чирлидеров рассыпалась, и Иван перепрыгнул через забор, чтобы добраться до меня, чем вызвал зависть у всей команды. Я всегда воспринимала его как нечто само собой разумеющееся. Я отказывалась сейчас так же относиться к его жизни.