Темное искушение

– По крайней мере Картер не убивает людей для того, чтобы заработать на жизнь.

Ронан невесело хмыкнул и едва не оскалился на меня.

– Да пошла ты, Мила.

Я ощетинилась.

– Пошел ты! И пошла твоя порядочность. Сыта по горло. – Он подскочил ко мне так быстро, что у меня даже не было шанса ускользнуть. Не то, чтобы я хотела. Я не боялась Дьявола, и это было главной проблемой.

– Не хочешь моей порядочности? – зарычал он мне в ухо, прижимаясь ко мне влажным телом. – Да будет так.

Дрожь пробежала вдоль позвоночника. Гнев, правда о родителях, тревога за будущее – все это было запутанным, ошеломляющим, истощающим. У меня не было ни сил, ни желания сопротивляться, когда Ронан наклонил меня над туалетным столиком. Мрамор впился мне в бедра, но пустая боль в груди пересилила эту боль.

Ронан стянул стринги, задрал до бедер футболку и вошел в меня одним толчком. Я зашипела наполовину от удовольствия, наполовину от боли, когда его рука сжала мое горло. Вода стекала по ключице, словно слезы.

Я оперлась руками о зеркало, пока он жестко трахал меня сзади, каждый шлепок плоти источал его гнев. В этом не было никакой интимности. Почти никакого удовольствия. Но я приняла его ярость, мое сердце внезапно решило, что нуждается в нем любым возможным способом.

Он дернул мою голову назад за волосы и зарычал мне в ухо.

– Маленькая лгунишка… помолвлена.

Слова прозвучали как проклятие, но тонкая нотка в его голосе достигла моего сердца, потянув за каждый потрепанный край. Под его яростью скрывался намек на уязвимость.

Я нашла еще одну его слабость.

Он был слаб, когда его бросали.

Задыхаясь, я скользнула пальцами вниз по стеклу, из горла вырвались слова:

– Я никогда не хотела этой помолвки.

– Поздравляю, – процедил он сквозь зубы.

Слово «поздравляю» ударило меня насмешливой вульгарностью. Папа убил маму и скоро будет убит сам.

Поздравляю… Иван ненавидит меня. Поздравляю… Меня бросят братья. Поздравляю… Ронан снова будет на другой стороне одинокой Атлантики. Поздравляю…

От последней правды по щекам потекли горячие слезы. Я опустила голову, чтобы Ронан не мог их видеть. Мои пальцы еще скользили по зеркалу, когда я заплакала из-за неопределенного будущего и мужчины, трахающего меня физически и эмоционально.

Ронан замер на секунду прежде чем медленно приподнять мою голову, чтобы видеть мое отражение. Грязное зеркало. Красные слезы проложили дорожки по засохшей крови на моем лице. Татуированные пальцы схватили меня за горло.

– Твою мать. – Он вышел из меня, повернул и взял мое лицо в свои руки. – Я сделал тебе больно?

Я покачала головой.

– Я не говорю о физическом, Мила.

От его слов навернулись новые слезы, и я снова покачала головой.

– Тогда почему ты плачешь?

С комом в горле я пожала плечами, закусив губу, чтобы сдержать внезапный порыв всхлипнуть, но нежность его рук на моем лице прорвали меня как дамбу.

Грубо рыкнув, Ронан прижал мое лицо к своей груди.

– Никогда не встречал женщину, которая плакала бы столько. Ты как кран.

Он позволил мне долго рыдать у себя на груди. Когда слезы иссякли, он спросил:

– Это из-за твоего отца?

Я сглотнула.

– Отчасти.

– Из-за чего еще?

Я не хотела говорить об отце, матери, убийстве, так что ушла от вопроса.

– Иван теперь меня ненавидит. – Минуту царило молчание, но он ждал, пока я продолжу, откуда-то зная, что это не все. – Я всегда хотела семью… братьев и сестер. – Мой голос переполняли эмоции. – И, кажется, они тоже меня ненавидят.

Скатилась единственная слеза.

Ронан приподнял мой подбородок, чтобы я посмотрела ему в глаза и стер слезу большим пальцем.

– Львы не теряют сон от того, что думают о них овцы.

Мое тело успокоилось, каждая клеточка во мне впитывала его слова и оставляла позади невесомость. Он снова вел себя достойно, но в этот раз я не жаловалась.

Для этого было уже слишком поздно.

Я любила его черное, серое и все оттенки между. Я любила его так сильно, что он впитался в мою кожу. Я любила его и, даже зная, что потеряю его, чувствовала, что мое сердце остановится, если я не скажу ему.

Со вздохом я открыла рот, но тут же медленно закрыла от того, что я увидела в его глазах или, скорее, от того, что он увидел в моих. Его мягкость испарилась, вернулся холодный, бесчувственный Дьявол. Не сказав ни слова, он ушел, оставив меня мокрой, замерзшей и тонущей под тяжелым грузом предательства.

Я не знала, как долго стояла, прежде чем поймала свое отражение в зеркале. Оглушенная, повернулась, чтобы встретить его с поднятой головой. Должно быть, это были остаточные слезы. Или игра света. Хотя я поняла, что это ни то, ни другое, когда смех мадам Ричи вернулся, эхом зазвучав у меня в ушах. Ее кудахтанье превратилось в колдовское крещендо «поздравляю», тогда как я смотрела в свои льдисто-голубые глаза и видела в них блеск, которого им всегда не хватало.

Думаю, блеск дает страсть. Пусть даже та, которая в конце концов уничтожит тебя.

Стекло разбилось от одного удара руки. Оно зазвенело как расстроенный музыкальный инструмент, когда я вышла из комнаты.