Телеграмма

Было еще светло. На западе разгорелось небо. Я зашагал прочь от дома. Мне показалось, что Синта зовет меня слабым голоском. Но я шел вперед, не оборачиваясь. Девочка стояла перед входной дверью. Вечерний ветер трепал ее волосы. Лицо ее было скорбно. Но глаза лучились неизъяснимой прелестью. Мне удалось без остатка растворить себя в этих глазах. Должно быть, она никогда в жизни не забудет этого моего поступка. Хотя когда-нибудь и узнает, что на самом деле в ней нет ни капли моей крови.

Меня поглотил вечер. Можно было успокоиться, предавшись обычному утешению — свиданию с Розой.

XIV

Назовите это чем угодно. Скажу честно, я не мог отказать себе в этом. Тут была многолетняя потребность души, от которой так просто не отделаешься. И вот я стал готовиться. Место прежнее. Другого я и не знал. В другом месте было бы трудно начать. К счастью, все способствовало тому, чтобы мое предприятие удалось не хуже, чем в предыдущие разы. Самочувствие, правда, было не блестящее. Меня еще покусывала недобитая лихорадка.

Да и Роза не нарушила уговора, хотя за немногие прошедшие дни произошло немало перемен. Во время болезни во мне обнаружились серьезные дефекты. Но я не сдавался. Я хотел по-прежнему сидеть за рулем и направлять события. Подошел к Розе. Мы сели рядом. Она отчужденно молчала.

—      Что с тобой, милая? — обратился я к ней.

—      Я говорила ведь, что больше не могу. Я вышла замуж!

—      Но все-таки ты пришла сюда!

—      Да, пришла — чтобы покончить с этим.

—      Совсем покончить?

—      Совсем!

—      Непонятно. Замужем, и прекрасно. Это нам ничуть не помешает.

—      Какая дикость. Ты сам скорее женись. Мы люди, а не обезьяны.

—      О, да ты стала совсем другая. Впрочем, если ты влюбилась в своего мужа, то это просто здорово.

—      Дело не в этом.

—      А в чем же еще?

—      Не в этом, и все.

—      Так в чем же?

Я стал умасливать ее. Наконец она опять стала прежней Розой.

—      Ну ладно, в последний раз, — сказала она.

Мы отправились в наше старое место. Поцеловались. Проделали все как обычно. Увы, разменяв четвертую тысячу свиданий, мы поняли, что все страшно приелось. Пора кончать, пока не наступило обоюдное отвращение.

—      В самом деле пора расставаться, — сказал я.

Роза плакала. Неизбежная разлука печалила ее.

—      Дело в том, что мы, возможно, никогда больше не увидимся.

—      Неверно. Полагаю, что мы когда-нибудь все-таки увидимся.

—      Где?

—      Ну, не стоит уточнять. Я и сам не знаю,— сказал я.— Должно быть, в загробном мире.

Роза засмеялась. Повеселела. Мы пошли гулять. Я предложил помолиться, каждый на свой манер.

—      Сейчас не время для молитвы, — удивилась она.

—      Ничего. Это ведь просто шутка.

—      Разве с молитвой шутят?

Но потом она согласилась. И мы помолились, не покидая ресторана. Она по своему обряду. Я по своему. Официанта это весьма позабавило. К счастью, он не принял нас за сумасшедших.

Опустилась тьма. Мы все еще не расстались. И даже решили не расставаться до утра. Нам хотелось каких-то сногсшибательных поступков, которые не удались нам в прошлые свидания. Пойти на пляж поплавать. Побегать, как маленькие дети. Залезть на Монас^[35] и стоять там, взявшись за руки. Не разнимая рук, спрыгнуть вниз, но не убиваться до смерти. Пройти по улице, привлекая к себе взгляды и вызывая восхищенный шепот прохожих. Стать супружеской парой продавцов баксо, которые так захлопотались, с клиентами, что им и помыться некогда. Насладиться друг другом на площади в потоке машин перед отелем «Индонезия». Желаний было много. Но мы ограничились тем, что выпили кофе и поели темпе перед входом в парк Исмаила Марзуки.

—      Мы простые люди. И расстаться мы тоже должны просто, — шепнула она мне на ухо, жуя темпе.

—      Мы должны выдержать характер, — сказал я в ответ.

—      Ныне настал момент доказать, что среди бесчисленных газетных новостей нам всего важнее новости о нас самих, — добавила она.

—      Правильно, милая. Это значит, что наше время не смогло нас купить, хотя оно и закупило на корню все остальное.

—      И мы свободны и счастливы.

—      По крайней мере в душе.

И мы сами смеялись над этими затрепанными фразами.

—      Трудно найти какие-то новые слова, а? — сказала она с умным видом.

—      Да нам и старые слова не все под силу запомнить.

Роза согласилась.

—      Скажи свое самое любимое изречение, — попросила она.

Я подумал. И вдруг подпрыгнул от радости.

—      Есть такое. Слушай: «Не смерть сама по себе ранит мое сердце, но твоя готовность принять все, что придет...»^[36]

Нет-нет, другое: «Давай готовиться к разочарованию, грустить без слов»^[37]. Погоди-ка! Еще! Письмо Гамлета Офелии: «Не верь...»

Я прочел эти строки. Розу они тоже растрогали. Но у нее были, видно, свои любимые слова. Я настоял, чтобы она произнесла их. Она загадочно улыбалась. Довольно долго готовилась к своему номеру. Наконец сказала, все с той же бледностью в лице:

—      Мсмнчхкалмабхакиуаламатранабагамфчплач!

Я захохотал во все горло. Роза улыбнулась, но не засмеялась.

—      Ну-ка, скажи еще раз, — попросил я.