Телеграмма

—      Где пропадали, пак? Она вас уже давно ждет, — приветствовал меня хозяин кофейни.

Я не ответил. Дал ему понять, что меня немного обидели его недавние насмешки. Подошел к Синте. Погладил ее по голове. Она тихонько заурчала, точно котенок. Мне стало жалко ее будить.

—      Почти целый час дожидается, — снова проговорил хозяин кофейни.

Я разжал Синтину руку. Взял то, что в ней было. А сердце мое тем временем уже колотилось все быстрее. Так и есть. Самое для меня страшное: телеграмма-молния из Денпасара. Я прирос к скамье, не смея распечатать телеграмму. Я уже знал, что в ней было.

Я снова вложил телеграмму в руку Синты, как будто таким способом можно было избавиться от этого послания. Спросил себе кофе и стал ждать пробуждения Синты. Наконец-то ожидаемое стало фактом.

—      Что за телеграмма? — спросил хозяин кофейни, которому, видно, хотелось помириться со мной. — Что за телеграмма, сынок?

—      Извещение о смерти.

—      А кто умер?

—      Матушка.

—      Ох! Бедная. Когда?

—      Что вы все спрашиваете!

Он замолк. Синта пошевелилась. Вздрогнув, прижала к себе телеграмму. Увидев, что я рядом, она попыталась улыбнуться. Я и сам попробовал, хотя и с трудом, улыбнуться ей в ответ.

—      Телеграмма, пап! Я кивнул:

—      Я уже знаю.

Она отдала мне телеграмму. Я взял ее. Долго думал и наконец порвал. Синта молча глядела на меня. Она не удивилась. Мы оба знали содержание телеграммы. Мы были к ней готовы.

Потом мы молча шли домой. Мы не хотели усугублять тяжесть своей ноши.

Мы шли домой молча.

Шли домой молча.

Шли, шли, шли, не говоря ни слова.

—      Папа! — внезапно услышал я.

Мои грезы рассыпались от мгновенного толчка. Я все стоял у того же фонарного столба, возле которого дети недавно гонялись за змеем. В двух шагах от себя увидел Синту. Она была не в пижаме. С выражением ласкового увещания глядела она на меня. Это была уже не маленькая девочка. Это была взрослая женщина, исполненная сострадания.

—      Папа! — снова позвала она.

Никогда прежде она не произносила это слово, столь частое в наших разговорах, таким чарующим голосом. Я словно вынырнул из омута безнадежного отчаяния. Девочку нельзя было бросить на произвол судьбы.

—      Синта, — ответил я, назвав ее по имени.

—      Уже темно. Пойдем домой.

Я не противился. Она взяла меня за руку. Теперь мне будто уже ничто не угрожало.

—      Ты ведь, папа, еще не совсем поправился, — сказала она немного сердито.

Я не противился. Я чувствовал себя как младенец на руках у любящей матери.

—      Что ты там рассматривал?

—      Дети гонялись за змеем.

—      Дети, так поздно?

—      Не сейчас, раньше.

—      Ты опять мечтал, папа?

—      Да.

—      О чем?

—      О Розе.

—      Мечтать нельзя. — Почему?

— А ты ведь сам говорил, что того, кто мечтает, — как это? — покарает жизнь.

—      Покарает судьба.

—      Да, судьба. И что надо иметь характер!

Я вздрогнул. Мы подошли к нашему мосту. Я посмотрел на девочку.

—      Ты что, папа?

—      Была телеграмма?

Синта удивленно покачала головой: — Нет.

—      Правда?

—      Правда.

—      ПРАВДА?

—      Правда. Какая телеграмма? Ничего не было.

—      Правда? — Правда.

Я не поверил.

—      Не обманывай, Синта. Синта удивилась еще больше.

—      Не было телеграммы.

Я немного успокоился. Подвел Синту к краю моста. Предложил ей посмотреть на реку. Вода была грязная и вонючая. Но в лунном свете все вокруг окуталось обольстительным флером. Плоты, нагруженные овощами. Люди с удочками на берегу. Кто-то бренчал на гитаре. Течение было спокойно. Огоньки на плотах блестели, как светлячки. У берега стояло несколько больших грузовых лодок. Бугийцы^[38] на палубах начали готовить себе ужин. Запах жареной рыбы долетал до моста, смешиваясь со зловонием. К лодкам спустилась какая-то толстуха и крикнула: «Балу! У тебя родился сын! Подожди, завтра еще не уезжай!» С лодки ответили: «Постой там, я сейчас сойду. Ишь поганец. Уже родился!»

Синта изумилась. Я смотрел равнодушно.

Балу спустился с палубы и подошел к своей матери.

Они немного повздорили, но оба, похоже, были счастливы. Балу был темнолицый, с длинными, похожими на клещи руками. Мать дородная, но бойкая. Взвалив на плечи мешки с рисом, они стали подниматься по обрыву, обсуждая предстоящую ритуальную трапезу по случаю рождения ребенка. Поприветствовали рыбаков, сидевших с удочками. У этих людей был свой дом. Но им не нужны были телеграммы. Их не тревожили никакие вести. Они жили простой, естественной жизнью. Их дом стоял у самого берега. Они пили речную воду, куда сбрасывались все городские нечистоты, но никогда не болели дизентерией. Они наслаждались этой простой жизнью, к которой не в состоянии приспособиться умники. И все же я не хотел, чтобы меня звали Балу. Мне необходимы были телеграммы, пусть даже пугающие меня до полусмерти. Я мог зажечь в небе луну, когда ее там не было. А Балу не мог объяснить словами того счастья, которым он владел. Синта потянула меня за руку.

—      А луны-то нет! — сказала она с удивлением. И правда, не было. Но что я мог ей ответить?