Техник-ас

– Да, господин майор, это я.

– Вам привет от бабки Аграфены, она прихворала, но велела кланяться, – уже по-русски назвал я пароль.

– Вы ошиблись, я никого не знаю с таким именем, – так же по-русски произнёс он отзыв.

После чего быстро подошёл к двери, выглянул на улицу, повесил табличку «Закрыто» и, действительно закрыв дверь на защёлку, вернулся в мастерскую.

– Уф и напугали вы меня. Анна Фёдоровна передала, что у неё гости от Панкрата, но мы не ожидали, что вы появитесь вот так.

– Нагло? – хмыкнул я, краем глаза заметив, что Рита заняла такую позицию, чтобы контролировать и входную дверь, и само помещение, и закрытый занавеской проход в соседнюю комнату.

– Скорее неожиданно. – Фотограф преобразился, во взгляде пропала угодливость. – Так зачем вы искали встречи?

– Мне нужны документы на нас двоих и связь с партизанами. Срочно. Вопрос жизни и смерти сотен детей.

– Вы сказали «детей»?

– Именно так я и сказал.

– А поподробнее?

– Что вам известно о немецком госпитале в Красном Берегу?

– Немного. Им особо не интересовались. Знаем, что там сборный пункт, на который со всей округи свозят детей от восьми до четырнадцати лет для отправки в Германию. Вы об этом говорите?

– Не совсем. – Похоже, подполье и партизаны упустили некоторые важные детали. – Это не совсем такой сборный пункт, как вы думаете. В госпиталь свозят детей, чтобы изъять у них кровь для переливания раненым немецким солдатам. Чтобы вам было более ясно, добавлю: всю кровь! Остальных детей отправляют в другие госпитали, в том числе в Германию, с той же целью.

Лицо фотографа стало словно лист белой бумаги. Похоже, проникся.

– Документы вам будут. Сейчас сделаем фото, и через день их принесут домой к Анне Фёдоровне. С партизанами сложнее. Придётся обождать как минимум дня три-четыре. Сами понимаете, до них ещё добраться надо, а им, соответственно, сюда. Да и не могу гарантировать, что они согласятся на встречу с вами.

Я едва не сплюнул на пол от досады. Время уходило как песок сквозь пальцы.

– У вас есть контакты в Красном Берегу? Дадите мне их, и встречу назначим там. Я отправлюсь туда сразу, как будут готовы документы. В отряд передайте, чтобы были готовы в любой момент выступить. Помните, что каждый день проволочки – это десяток жизней детей, – пошёл я на шантаж. – Кроме того, по итогам операции в Центр будет доложено о действиях либо бездействии каждого. На этом всё!

– Я вас понял, – кивнул фотограф, – я передам ваши слова руководству. А теперь пройдёмте, сделаем фото на документы.

Мы прошли в другую комнату, но не в ту, где на треноге стоял большой фотоаппарат. а в следующую. Здесь было что-то вроде фотолаборатории. На столе лежали несколько фотографий, на которые я не обратил внимания. Зато обратила Рита.

– А для чего на некоторых стоят цифры?

Она взяла в руки одну из фотографий и протянула мне. На ней были два немецких офицера, позирующих на фоне виселицы с повешенными. Над их головами стояли цифры 1 и 2. На другом фото был запечатлён немецкий офицер, направивший ствол пистолета в затылок женщины с ребёнком на руках, стоящей на краю огромной ямы, заполненной трупами. Здесь над головой офицера была цифра 1, а над стоящими чуть в отдалении полицаями – 2, 3 и 4. Я перевернул фото другой стороной. Там под номерами были вписаны фамилии и звания.

– Это фотосвидетельства зверств фашистов, – скрипнул зубами фотограф. – Господа офицеры любят позировать при казнях, а потом приносят плёнки мне для проявки и печати фото. Видимо, домой их потом отправляют, чтобы родные гордились ими. Здесь копии их фотографий с их именами. Чтобы потом найти каждого и покарать.

– Сохрани! – протянул я ему фотографии. – Как зеницу ока храни! И документируй всё, что можешь, тщательно, до мелочей. Это очень важно! Пожалуй, важнее этого ничего нет!

Документы на имя майора Макса Штирлица принесли через два дня вечером. Я даже особо и не думал, когда называл имя, на которое нужно их сделать. И без всяких приставок «фон»: это признак аристократии, а эта братия знает друг друга на десяток поколений в прошлое. Так что тут киношники слегка перемудрили. Рита стала Маргаритой Шварц из фольксдойче.

Причём среди моих документов было и командировочное предписание для контроля прохождения грузов на станции Жлобин. Не могу сказать, насколько серьёзную проверку выдержат эти документы, но хочется верить, что откровенную туфту мне не подсунули. Также посыльный, парнишка лет пятнадцати, который представился Григорием, сказал, что проводит нас до Красного Берега.

С Сёмкой мы расстались накануне. Он до самого последнего момента то и дело заводил разговор о том, какой он замечательный стрелок и вообще отличный партизан, и что было бы неплохо ему остаться с нами, и делал при этом жалостливые-жалостливые глаза.