Течение времени

В стране разворачивались процессы против диссидентов, лишили гражданства Ростроповича и Вишневскую, выслали из Москвы Сахарова, попытки Косыгина стабилизировать экономику страны закончились неудачей. Советский Союз ввязался в войну в Афганистане. Барды, и первый среди них Владимир Высоцкий, пели о том, о чем на официальных мероприятиях было принято молчать. В обществе вызревало недовольство, протест.

Круг знакомых Алексея Петровича в институте ограничивался главным образом людьми, с которыми он был связан со студенческой скамьи, или по тематике своей работы непосредственно, или при ее обсуждении на различных заседаниях. К некоторым, хотя и встречался с ними редко, испытывал симпатии. Такие симпатии были взаимными и, встречаясь в стенах института, они перекидывались новостями и расходились до следующей случайной встречи через месяц-два или даже через полгода. Но были и друзья еще с институтских времен – Дан, Георгий-Гога, Борис.

Однажды во дворе института Алексей Петрович столкнулся с Гогой, заядлым автолюбителем, «жигулистом», доброжелательным и отзывчивым.

– Алешка, наконец-то ты приехал! Есть первая ласточка назревающих событий. Как ты считаешь, когда-нибудь эта партийно-государственная мертвечина должна рухнуть, так? И это началось. И ты должен это увидеть.

– Гога, о чем речь? Где она рухнула, когда?

– Пока на экране. В Тбилиси вышел фильм Абуладзе «Покаяние», пока на грузинском. Ты должен увидеть. Я переведу тебе слово в слово. За билетами люди простаивают ночами. Этот фильм – едкая сатира на наше время, на сталинизм, на беззаконие, на рабское бессловесное положение людей, про наше время в яркой гротескной форме. Меня трясло, как в лихорадке, когда я был на просмотре. В зале стояла гробовая тишина, потом взрыв негодования, опять тишина, слезы. Некоторые молчали, боялись публично выразить свое отношение – мешал внутренний цензор, страх, что ужас сталинизма вернется. Когда поедем? На самолете туда-обратно, переночуем у родственников – они будут рады. Алеша, меня поражает, как такой фильм выпустили на экран, – назревают большие события. Можно представить, с каким напряжением работал наш великий и мудрый ЦК: «пущать» или «не пущать» фильм на экран. Интересно, кто там у них наверху голосовал «пущать» и какими мотивами они руководствовались. Да, Алешка, еще одна интересная новость – на Чистых Прудах я видел Разуваева, он там прогуливается.

– Не может быть! Когда?

– Точно, это он. Всю прошлую неделю я ездил к сестре на Чистые Пруды переставлять мебель. У нее такая привычка: обои поменяет, мебель переставит – и как будто в новую комнату переехала. Хочешь, сегодня-завтра съездим туда.

– Хочу, Гога, очень хочу. Давай сегодня, пожалуйста, не надо откладывать! Только вот что, мне одному надо к нему подойти – я для него старый знакомый, а тебя он не знает. Разговор может не получиться.

– Я его тебе покажу и уйду.

– Отлично.

Было где-то начало седьмого, жара спала, и на скамейки, освещенные солнцем, стали перебираться из тени завсегдатаи Чистопрудного бульвара. Алексей Петрович сразу увидел Разуваева. Это был он. Только костюм на нем болтался, как на вешалке, и изменилась походка. Он помнил его целеустремленную упругую походку вечно спешащего волевого человека. Удивительно, как это Ларин узнал Николая Николаевича со спины. Перед ним шел человек вялой, неспешной, тяжелой неразуваевской походкой, явно не знающий, что ему делать. Но это был он, точно он, Разуваев. Вероятно, Алексею Петровичу все же удалось увидеть на мгновение его лицо. Ларин ускорил шаг и, догнав Разуваева, обратился к нему, дотронувшись до его руки:

– Николай Николаевич!

– Алексей Петрович, здравствуйте. Я заметил вас издали. Шел и размышлял, подойдете вы ко мне или нет. Я очень рад, Алексей Петрович, что вы подошли.

Они крепко пожали друг другу руки.

– Давайте присядем, – Разуваев кивнул в сторону свободной скамейки. – Нам есть о чем поговорить. Вы немного поседели, но, как говорят, мужчин седина красит. Хотя вы не из тех, кто на это обращает внимание. Как поживает Елена Федоровна – моя спасительница, как ваша дочь, кажется, Таня и ее няня – удивительно симпатичная бабушка, готовая за всех вас голову положить. Про институт спрашивать не буду – по моему статусу, мне еще самому не ясному, не знаю, чем я могу интересоваться, а чем не могу, тем более, вы ведь работаете в «ящике». О себе потом, если не возражаете.

Алексей Петрович рассказал о жизни семьи, о новой квартире, о сыне Алеше, об успехах детей и Елены Федоровны, о своих командировках за границу. Николай Николаевич слушал заинтересованно и внимательно. После долгой паузы заговорил.