Течение времени

Скорее домой, истосковался. А дома еще такое несчастье. Алексей Петрович заранее вытащил в тамбур багаж: ящик с приобретенными в Польше книгами, чемодан, дорожную сумку, и, как только поезд остановился, выбросил вещи на перрон и выпрыгнул из вагона. Его встречали Леночка и Танюша. Еще не обнявшись, не расцеловавшись, еще не посмотрев друг на друга, они, не сговариваясь, быстро оттащили вещи в сторону от вагона, чтобы не мешать выходящим пассажирам, и только после этого все трое обнялись. Поцелуи пополам со слезами покрывали его и слева, и справа.

– Тихо, тихо, дорогие мои, любимые, тихо. Вытрите слезы! Люди думают, что ваши слезы от встречи, от радости, а они и от горя. Не будем наше горе показывать посторонним!

Потом, отступив на полшага, как бы рассматривая Леночку и Танюшу, снова обняв их, произнес шепотом:

– Дайте вас поцеловать, каждую в отдельности, я так рад, что вижу моих дорогих девочек, а затем еще поцелую, чтобы утешить вас, как-то уменьшить, сгладить свалившееся на всех нас горе. Пошли.

Носильщик отнес вещи к их машине, Алеша сам сел за руль, и через четверть часа они уже были на Прудах. Впервые не надо было звонить в дверь – некому было ее открыть, не было тети Груши. Только Зита, сидящая возле дверей, восторженным лаем – встретила хозяина, да Дуся, как всегда, на минуту оперлась на его ноги. Алеша провел рукой по ее шелковистой спинке, и она с чувством выполненного долга, не спеша, пошла на свое место, помахивая шикарным хвостом.

– Успокойся, Зитуля, умерь свои восторги, няня Груша умерла, – сказала Таня. – И Зита, вероятно, понимая, что сейчас не время для радости, выдавив из горла на минуту низкий тоскливый звук, опустив хвост, ушла вслед за Дусей.

– Вот мы и осиротели. Уменьшилась наша семья. Какая она была удивительно чуткая, добрая, любила всех нас. А о Танюше и говорить не приходится. Кто ее пестовал всю жизнь от младенческого возраста? Маме было бы куда труднее достигнуть заоблачных медицинских вершин, если бы не тетя Груша, выполнявшая все или почти все домашние работы. И мне было бы труднее с вами воевать, хотя, по правде говоря, воевать не приходилось ни разу.

Они сидели на диване в обнимку, Алеша посередине – и каждому хотелось вспомнить тетю Грушу. Потом Леночка сказала:

– Танюшка, твой папа все сомневался, жениться ему на мне или нет. Впрочем, жениться «да», но позднее: трудно было расставаться с жизнью вольного стрелка. И твоя бабушка – Алешенькина мама – ничего не могла с ним поделать. Выкручивался мальчик, запутался среди своих приятельниц и понимал, что пора заводить семью, да боязнь потерять свободу брала вверх. Однажды я ему сказала, что тетя Груша, наша санитарка, сватает меня за находящегося на излечении в нашей больнице молодого генерала. «Что это за генерал, какая еще тетя Груша?!» – возмутился тогда твой папа. А потом мы поехали вместе отдыхать, и он сдался.

– Мамулик, значит, ты его на себе женила?

– Да, девочка. А что мне было делать, если я его полюбила, когда он был еще школьником. И он меня любил, но был еще мальчишкой, увлекающимся, восторженным, открытым…

– Ну, папуха, какой ты у нас был шалопай, оказывается. И мамочка никогда об этом не рассказывала.

Затем заговорил Алеша:

– Я твою маму полюбил в доисторические времена – так это было давно. Димыч, ты о нем слышала, расквасил мне нос и потащил к себе домой, к Леночке. А Леночка – молоденькая медсестра – привела мой нос в более-менее приличный вид и отвела в свою больницу к врачу. Она стала моей первой мальчишеской платонической возлюбленной. В мечтах я целовал ее золотистые волосы, обнимал тонкую талию, ласкал стройную фигуру. И моя мама, твоя бабушка, которую я очень любил, находила множество аргументов, которые сводились к тому, что умница Леночка будет мне замечательной женой. А я, по сути дела, мальчишка, и не помышлял о женитьбе. Не знавший войны и трудностей жизни, думал, что все еще впереди и Леночка будет моей, но чуть позже. Она любила поэзию, и я ей часто читал стихи. Она в те годы, слушая, наклоняла головку чуть на бок, как Зитуля. Трудно мальчишке расстаться с холостяцкой вольницей и надеть на себя семейный хомут. А потом я не понимал, что значит иметь ребенка, какую радость он приносит в жизни и что означает семья. Этому меня научила Леночка. Было время, когда я и слышать не хотел о ребенке. Пожалуй, самым весомым аргументом, разрушившим мою жизнь вольного стрелка, стал генерал тети Груши. И мне досталась в жены твоя замечательная мама – моя любовь. Только благодаря ее мудрости и прозорливости. Она верила, что я буду хорошим мужем, но мне надо дать некоторое время покрутиться на свободе, повзрослеть, не так ли, Леночка? Если коротко, то на самом деле это любовный роман протяженностью в целую жизнь.

– Так, дорогой, так. Ты моя первая и единственная любовь – другие мне не нужны.

– Мамочка, что же получается, что я ему была не нужна? – и Таня отодвинулась от Алексея Петровича. – Мне очень обидно это слышать, что мой подруг, которого я так люблю, не хотел, чтобы я родилась.