Тебе посвящается

И она рассказала о том, как Валерий поспорил с ди­ректором и как его комитет комсомола отстранил за это от работы вожатого.

– Теперь он, кроме учебы, интересуется одной Леной Холиной. Между нами говоря, конечно. И больше ни­чем, – закончила Наталья Николаевна.

– Ушел в личную жизнь! – рассмеялся Жильни­ков. – Так надо ж его тянуть обратно в общественную! Тем более, что в инциденте с директором он был только по форме неправ. А по существу, я бы сказал, напротив.

Спустя несколько дней после этого разговора Котова на перемене подошла к Валерию и предложила ему снова стать вожатым 5-го «Б». Валерий, считая, что он может доставить себе удовольствие и поартачиться, ненатураль­но зевнул и осведомился, не поручить ли это дело кому-нибудь более достойному. Зинаида Васильевна ответила, что, по ее мнению, он в последнее время вел себя хорошо и загладил свой некрасивый поступок. Валерий разозлил­ся не на шутку, заявил, что ему нечего было заглажи­вать – каким был, таким остался.

– И вообще я вам больше не актив! – закончил он в сердцах анекдотической фразой, сказанной однажды Ля­пуновым, когда Котова по какому-то поводу утверждала, что «активисты должны...».

Зинаида Васильевна ушла, а через минуту вернулась с Жильниковым. Жильников пожал Валерию руку, Кото­ва оставила их, и секретарь райкома спросил просто:

– Ну, как тебя понять: блажишь или обиделся крепко?

– Да нет, что вы... – неопределенно ответил Валерий, которому одинаково не хотелось признаваться как в том, что он блажит, так и в том, что он обиделся. – Просто, знаете, уроков очень много нам задают, времени совер­шенно не хватает...

– Значит, обиделся, – сказал Жильников, точно Ва­лерий только что подтвердил это. – Это нехорошо. Цыкну­ли на тебя, и ты в сторонку. Обиделся. А мне по душе че­ловек, который, если считает, что прав, свою правоту доказывает. Я вот знаю, например, одного коммуниста. Он настаивал на своей правоте – речь шла об отношении к товарищу по работе – и нескольким нечестным людям очень этим мешал. Они оклеветали его. Он был исключен из партии, но не опустил рук, доказывал свою правоту, и вот недавно его восстановили в партии, а клеветников разоблачили и наказали. Интересно, что такой человек сказал бы о твоей обиде, а? – И совсем неожиданно Жильников закончил: – Ты зайди сегодня после уроков к завучу.

Евгений Алексеевич принял Валерия в пустой учи­тельской.

– Садитесь, Саблин, – сказал Евгений Алексеевич.

Валерий опустился на громоздкий клеенчатый диван, и завуч сел рядом с ним.

– Кого-то мне ваша фамилия напоминает, – сказал завуч. – Вы-то, наверное, не можете мне подсказать, кого?

– Не могу, – согласился Валерий.

Ему пришло вдруг в голову, что, может быть, завуч знал его отца. У Валерия не раз раньше мелькала мысль, что в жизни ему доведется, наверное, встречать людей, которые знали его отца. Неужели именно Евгений Алексеич?..

– Сообразил, – сказал завуч. – Мне ваша фамилия напоминает похожую: Саблер. Был такой красный коман­дир в гражданскую войну. Слыхали когда-нибудь?

– Читал где-то, по-моему.

– Наверное, читали... Ну что же... Я с вами буду го­ворить не как завуч, а как член партийного бюро, которо­му поручена работа с комсомолом. Не хотите больше быть вожатым? Мне говорили, вы с душой начинали.

– Меня потом отстранили. Пионеры знают. Теперь, выходит, сызнова начинать? Мне после перерыва еще трудней будет...

– Но что же делать? Поработаете – станет легче, станет хороший отряд. Я хотел бы быть завучем в хоро­шей школе. А работаю, как знаете, в неважной. Однако, раз она такая, надо же ее сделать иной?

– Я не отказываюсь вовсе быть вожатым...

– Надеюсь. А правда, – спросил он вдруг, – будто вы сегодня заявили: «Я – не актив...»?

– Говорил. Так ведь...

– Вот хуже этого не придумать. Это лыко я вам, по­ка жив, всегда буду в строку ставить!

– Почему, Евгений Алексеевич? Я ведь Зинаиде Ва­сильевне потому, что она... – И Валерий передал завучу свой последний разговор с Котовой.

– Все равно! – проговорил Евгений Алексеевич. – Какова бы ни была Котова, вы не могли так сказать о се­бе! Меня, Саблин, тоже отстраняли. На срок более долгий, чем вас. Но у меня перед назначением в вашу школу не было вопроса: «Что ж, начинать сызнова?» – который за­даете себе вы.

Валерий молчал.

– Знаете, это простая вещь, но не все постигают: бу­дущее, для которого мы живем, приближается не оттого, что проходит время, а только если мы – актив! Просто, верно?

– Да, – согласился Валерий, думая, как неудачно получилось, что его случайную, назло сказанную фра­зу – собственно, даже не его, а ляпуновскую! – завуч принял всерьез. Никогда он не желал так сильно обелить себя. Но не видел, как это сделать, не роняя достоинства.

В это время приоткрылась дверь, и показалась на миг голова Хмелика.

– Ко мне? – спросил громко Евгений Алексеевич.

– Нет... Я к нему вот... – ответил Хмелик, останавли­ваясь на пороге и бросая быстрые взгляды на Валерия, завуча и в коридор.

– А что такое? – спросил Валерий.

Хмелик нерешительно взглянул на завуча – тот при­сел к столу у окна – и вполголоса возбужденно заговорил: