Тебе посвящается

– Да не уйдет она на пенсию!

– А говорят, уходит...

– Ребята, а кто первый про это слышал?

– Ага, и от кого?

– Вчера, возле учительской Макар Андроныч сказал: «Может случиться...»

– Ребята, вдруг мы станем просить: «Не уходите», а она вовсе и не собирается!

– Ну, вы идите, идите. Вперед!

Две девочки вошли в подъезд. Оставшиеся ребята на минуту притихли. Потом как-то сразу, точно по команде, все взгляды устремились вверх, и ребята закричали хо­ром, довольно стройным:

– Ксения Николаевна, не уходите от нас! Мы вас не отпустим!

В это мгновение Котова увидела в окне второго этажа Ксению Николаевну. У той был недоумевающий вид: по-видимому, сквозь двойные рамы она не слышала, что кри­чат ребята, и не понимала, что происходит. Обернувшись к девочкам, стоявшим за ее спиной, она о чем-то спроси­ла их, потом отошла от окна.

Ребята, посовещавшись, повторили громче, скандируя:

– Ксения Николаевна, не у-хо-ди-те от нас!

И вдруг внизу, на пороге подъезда, появилась Ксения Николаевна. Ребята подбежали к ней.

Ксения Николаевна сказала:

– Это какой умник такое придумал, а? Я собираюсь на будущей неделе в школу прийти, поправляюсь изо всех сил, а вы меня пугаете страшным ревом и весь дом за­одно... Навещайте меня, пожалуйста, только не все сразу. Хорошо? А теперь по домам!

Но ребята смотрели на нее и не уходили. И Котова то­же смотрела на Ксению Николаевну со странным чув­ством.

Ксения Николаевна не показалась ей поздоровевшей. У нее было желтоватое, пожалуй, отекшее немного лицо. Она выглядела постаревшей. И, однако, в эту минуту Ко­това, здоровая и двадцатитрехлетняя, желала бы быть на ее месте! С необыкновенной остротой ощутила Зинаида Васильевна: «В моей жизни этого не будет...» Да, если все сложится наилучшим образом, если Андрей Александро­вич останется директором, если он от всех ее защитит, – все равно и тогда этого в ее жизни никогда не будет... Так вот не придут ребята под ее окно. Никогда!

И на мимолетное, но не изгладившееся потом из памяти мгновение Котова почувствовала поистине физиче­ски, как зыбко ее положение в жизни. Зыбко до тошноты. До отвращения к себе. Потому что ее не любят. Ни взрос­лые, ни дети – никто. Она пошла против коллектива, и этого не простят.

Когда Ксения Николаевна ушла, кто-то из ребят заме­тил Зинаиду Васильевну. Все разом повернулись к ней затылками и рассеялись с немыслимой быстротой, точно провалились сквозь землю. Тогда, с растущим отвращени­ем к себе, Зинаида Васильевна выхватила из сумки пись­ма, которые несла на почту, и яростно и брезгливо стала рвать в клочья над урной свои лицемерные жалобы...

Это продолжалось минуты три. Потом она опомнилась и уцелевший конверт опустила в почтовый ящик.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Хотя в школе никто не сообщал ребятам о дне суда над Шустиковым и Костяшкиным, в зале суда, где слу­шалось их дело, оказалось немало старшеклассников. Каждый из них, приоткрывая дверь в этот зал, испытывал робость, но тут же обнаруживал, что здесь одни только свои ребята, и мигом осваивался. Аудитория в самом деле подобралась совершенно такая, как на школьном комсо­мольском собрании.

Ребятам приходилось читать в газетах, что на судах присутствуют представители общественности. Но они не предвидели, идя в суд, что этой общественностью сами же и будут: незнакомых людей можно было здесь насчи­тать не больше трех-четырех.

Перед самым открытием судебного заседания (дело Шустикова и Костяшкина слушалось в это утро первым) в зал вошли Андрей Александрович, Зинаида Васильев­на, Ксения Николаевна, классная руководительница 8-го класса, где учился Костяшкин, Наталья Николаевна и новый завуч. Они сели в одном из первых рядов.

Директор не осматривался по сторонам, так что неиз­вестно было, заметил ли он, что здесь столько учеников его школы. Но вот, оглянувшись, он говорит что-то Зинаиде Васильевне. Вероятно, это замечание, потому что Котова отвечает торопливо и с таким выражением лица, точ­но винится и – в еще большей степени – недоумевает. Ре­бята с легкостью расшифровывают «язык жестов» – по ее расчетам, их никоим образом не должно было здесь быть...

На сцену вышли судья с заседателями, и сразу исчезло сходство со школьным собранием. Те, кто на школьных собраниях сидел в президиуме, сейчас встали вместе со всеми. И уже ввели милиционеры одного за другим Шу­стикова и Костяшкина.

Две женщины, сидевшие впереди и немного правее Валерия, подались вперед и стали вглядываться в подсу­димых – жадно и в то же время скорбно. Потом отклони­лись к спинкам стульев, и та, что моложе, сказала другой:

– Мой похудел. А ваш?..

– Осунулся, – ответила женщина с крупным бледным лицом и, как промокашку к кляксе, приложила к краю глаза уголок пестрого платочка.

Но Валерий не сказал бы, что Шустиков и Костяшкин особенно переменились. И держались они довольно непри­нужденно, хотя Костяшкин казался более подавленным.