Театр ужасов

Я пошел. Что я увижу? Они остались стоять. Я пошел один. Воды было еще больше, я шел осторожно, чтоб не загребать. Я немного злился, потому что не понимал, в чем суть прикола, почему он хочет, чтобы я один прогулялся по левому коридору. Я знал Лабиринт как свои пять пальцев, но тут все переставили… Мой свет играл дурные шутки – он приводил в движение предметы. Коридор казался то шире, то уже. Черт! Я грохнул левым коленом о трубу… Откуда этот шкаф? Шкаф выступает вперед и тут же прячется, точно вбирая в себя живот, вытягивается передо мной по струнке. Дверца. Не люблю я дверцы… кто знает, что там внутри… Какая-нибудь мерзкая кукла… Что-нибудь новенькое… Давно я сюда не спускался… а Кустарь ходил – с ехидной улыбочкой – значит, что-то сделал: каверзу…

Миновал дверцу шкафа – и почти сразу все понял.

В середине коридора, где сняли трубы и пробили стену, сделав своеобразную пещеру, Кустарь построил инквизиторский закуток: там стояли инструменты для пыток, естественно, муляжи замученных – две ведьмы со вспоротыми животами и один чернокнижник на углях с пронзенными спицами руками и ногами. Кустарь постарался, сделал и двух отвратительных палачей в кожаных масках. Старое кресло, обив металлом, украсив шипами, он превратил в инквизиторский стул, прикрепил к подлокотникам зажимы для рук, к ножкам – зажимы для ног, на спинке – для шеи и головы. На этом стуле, закованный вдобавок цепями и защелкнутый на замок, сидел живой человек в синей футболке, в белых боксерах, без штанов, у него был скотчем заклеен рот, на лбу и ушах кровоподтеки. Он жмурился, глядя на меня. Я встал в нерешительности. Растрепанные светлые волосы. Лет двадцать – двадцать пять. Худенький. Что он здесь делает? Я напрочь забыл о Шпале. Под стулом была вода, его ноги без ботинок, в одних носках, в холодной воде на каменном полу, он трясся от холода и ужаса. Я хотел подойти, сделал шаг, он заскулил и задергался. Догадавшись, что напугал его, я разозлился, повернул обратно с намерением высказать Шпале и оказался с ним нос к носу.

– Иди к выходу, – сказал он весело, похлопал меня и пошел расковать парня, но я стоял и смотрел. Гремя цепями, щелкая замками, он что-то говорил парнишке… и смеялся, а тот хныкал и стонал. Я посмотрел на Эркки, он выглядел виновато. Я не стал ничего спрашивать, хотел начать подъем, но Шпала крикнул, чтоб я ждал.

– Теперь жди! Ты целый час будешь взбираться. Жди внизу. Эркки, иди сюда. Помоги!

Они потащили парнишку наверх. Когда я поднялся, их уже не было. Я вернулся в мастерскую к Кустарю.

– Что это за хуйня там была?

– Парень, который меня подстрелил, – сказал Кустарь и, снимая с меня костюм, рассказал, что, пока я ездил в Финляндию на концерт, Шпала нашел и изловил стрелка, привез его в багажнике, притаранил в Лабиринт и заковал в инквизиторском стуле, и так оставил там в полной темноте, без всяких разговоров, на всю ночь.

– Получается, я был первым, что увидел парнишка этим утром… Понятно… Ну и ну… Какая же он сволочь!

– Изрядная сволочь, – согласился Кустарь и ухмыльнулся. – Ничего, как-нибудь и его достанем.

Я глянул на него, надеясь понять, что он пытался этим сказать, но его залитые кровью и алкоголем глаза ничего не выражали, по его синяками искаженному лицу ничего сказать было нельзя, спрашивать я не стал, потому что Кустарь начал задавать свои технические вопросы: ну как я себя чувствовал в костюме, как осилил лестницу, то да се… Я машинально отвечал, а он слушал и мычал, ну, ну, и набивал бонг.

Мы сели курить, и тут заиграла эта песня… только я услышал меланхолическое бренчание, как в животе стало пусто… и я вспомнил очень, очень многое…

Я притворно закашлялся, передал ему бонг, сказал, что не хочу курить, и ушел.

⁂