Театр Тьмы

– Что? Какой еще человек? – не понял Алан и проследил за указательным пальцем сына. Но никакого незнакомца на дороге не оказалось.

– Исчез, – в ужасе вскрикнул парнишка.

Алан дал Джону подзатыльник:

– Хватит издеваться надо мной! Что с тобой сегодня? У нас еще несколько магазинов, а ты отвлекаешь. Еще погода такая противная… Успеем ли мы в Кеннингтон до начала ливня?

Алан Райли завел мини-фургон, и приятный шум мотора разлился по всему салону. Под легкое тарахтение машина сдвинулась с места и, отъезжая от магазина с периодикой, проехалась по газете, которую еще минуту назад держал в руках джентльмен в черном пальто.

Машина оставила на заголовке отпечаток шин. Но буквы все равно оставались видны: «Убийство: на Грэйт-Гилфорд-стрит найдено тело журналистки “Дейли Мейл” Эмили Томпсон».

Ветер подбросил газету, и она продолжила путешествие по улицам туманного Альбиона.

Часть первая

Точка невозврата

Лондон, наше время

Существует скрытая связь между ужасом и красотой,

и где-то они дополняют друг друга,

как ликующий смех жизни и затаившаяся близкая смерть.

(с) Райнер Мария Рильке

1

Я поставила себе цель стать журналистом еще в средней школе, когда мои познания о мире СМИ были такими же маленькими, как и микробы, которые обитают на коже. Пока отец называл журналистов лжецами, стервятниками и подхалимами, я опровергала его слова и считала прессу вершителями правосудия. Нет, я не путала СМИ с судом. Скорее наоборот – ставила их в одну шеренгу.

– Они готовы перегрызть горло кому угодно, лишь бы войти в ТОП среди новостных агентств, – как-то раз с брезгливостью сказал мне отец.

Кажется, это был 2007 год. Я только недавно отпраздновала одиннадцать лет, поэтому родители думали, что с началом подросткового периода все мысли о журналистике покинут меня, и я гордо заявлю, что пойду по стопам отца – по дороге, усеянной деньгами. Стану, как и он, управляющим в банке в нашем родном городе Бирмингем, буду носить классическую одежду и каждый вечер подсчитывать расходы за день при свете ночника. Они возлагали на мой пубертатный возраст большие надежды, даже не подозревая, что их мечтам не дано осуществиться.

С детства я была равнодушна к деньгам и никогда – к правде. В двенадцать, тринадцать и даже пятнадцать лет я не понимала, почему люди чахнут над сбережениями, хотя вокруг столько вещей, на которые пора бы уже обратить внимание. Например, на правду и справедливость. Я недоумевала – почему мало кто возносил эти две вещи к небесам в отличие от денег. А иной раз я и вовсе думала, что они заботят лишь меня, журналистов и судей (и то, третьих не так сильно).

Точно не вспомню, когда внутри проснулись задатки журналиста-расследователя, но жажда справедливости волновала еще с пеленок. Правда, закрепленная на бумаге – то, к чему я стремилась уже в пять лет. Но поскольку желание стать журналистом родилось во мне еще до умения нормально излагать мысли письменно, в садике я довольствовалась лишь словом и развивающимися дедуктивными способностями. Раз за разом выводила детсадовских хулиганов на «чистую воду». Чтобы выяснить кто совершил зло, я проводила опросы местных зевак (ими были те, с кем я сидела за одним столом, выпивая молоко после тихого часа) и всеми силами доказывала невиновность скромных ребят, которых раз за разом подставляли задиры.

– Не Дэвид подложил миссис Остин кнопку на стул. Это дело рук Гарри, – деловито говорила я после многочасового расследования.

Большую гордость у меня вызывало расследование, когда я нашла пропажу маленькой Люси – белокурую куколку с бантиком на розовом платьице. Целый день я опрашивала ребят, пытаясь «зацепиться за след». К вечеру дело было раскрыто, а виновник – известный в нашей группе хулиган Пип – отдал куклу хозяйке.

В садике меня называли маленьким детективом, даже не представляя, что душа у меня лежит к другому, но схожему делу. Даже мама, домработница со стажем и дочь русской эмигрантки, до моего заявления «Я буду журналистом!», спросила: «Сара, доченька, ты хочешь стать полицейским?». На что я ответила: «Нет, я не хочу умирать!». А потом расплакалась, думая, что никогда не смогу помочь людям, раз не хочу погибать на задании. Мне казалось, что все полицейские неизменно попадают под пули. Тогда я еще не знала, что многие журналисты – тоже.