А сегодня… Чем стремительнее убегает время уже не для него, а для меня, к какому-то неясному так называемому «будущему», тем неоспоримее, ярче и убедительнее выкристаллизовывается в моей памяти то, что осталось в прошлом. В том числе я все более глубоко постигаю свою настоящую внутреннюю связь с Андреем Тарковским, все более ясно осознаю, что наше почти двадцатилетнее сотрудничество с ним все-таки не было случайным – потому как были в нашем переживании миропорядка общие болевые точки, объективированные для всех его художественной волей. Теперь-то я до конца понимаю, знаю точно, согласно его точке зрения, что прошлого действительно нет – оно есть суть твоей души и ее боли. Этой болью душа дает себя чувствовать и заявляет о своей зрелости… С каждым днем для меня все более очевидно, что моя жизнь – то, что еще вчера казалось мне настоящим, обыденным, неоспоримым в своей чувственности, то, что другие назовут в ней попросту «прошлым», – чем далее, тем более становится для меня самой настоящей Большой историей, целой моей Эпохой, которая болит во мне и требует своего осмысления…
Что говорить?.. «Историю» эту особенно ярко высвечивают смерти, смерть Тарковского, уход из жизни моего отца, теперь и мамы – они как бы обрывают нити жизненных, посюсторонних связей, создают пороги, о которые спотыкаются мои мысли и снова раскручиваются вспять… Прошлое часто кажется мне куда более реальным, нежели мое нынешнее, сегодняшнее существование, более понятным, чем теперешняя, все более осознанно устремляющаяся в будущее жизнь двух моих сыновей…
Я люблю проваливаться в сон, который часто дарует мне блаженное возвращение туда, куда нет возврата в моем настоящем, будничном, земном существовании. И, просыпаясь, я изо всех сил стараюсь не проснуться, чтобы договорить, добыть с теми, с кем я когда-то невосполнимо не добыла и не договорила, с кем мне было когда-то так хорошо и важно быть…
Перед ними сегодня я чувствую странную ответственность теперь что-то договорить за них…