Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Тарковский. Я придумал для него хорошую деталь: он будет есть цветы…

Лариса (смеется, переспрашивая). Есть цветы?..

Тарковский. Да-да! Именно! И очень серьезно! У него будет стоять букет на столе, где он что-то пишет себе… в отключке… А когда его спрашивают что-то вроде: ну, а ты что на это скажешь? – в ответ он будет открывать рот и есть по цветочку… пока постепенно не съест все цветы… Одни палочки от букета должны остаться…

Гадостный взрыв смеха.

Сурков. Эта пьеса поразительная. Из нее действительно слова нельзя выкинуть.

Тарковский. Так вот этот мальчик ничего не видит… Он в нее влюблен… Больной мальчик, узкогрудый, головастый. Ему нужно придумать грим, чтобы была такая распухшая голова… знаете, когда бывает водянка мозга? Стриженая голова… И такая тяжелая, что он все время кладет ее на плечи… То есть играть его нужно так, чтобы он все время что-то писал. А когда его пытаются вовлекать в разговор и окликают: «Дормидонт!», то он, прежде чем что-то сказать, съест себе один лепесточек… Он уже все и так знает… Единственный самый справедливый человек – и тот ненормальный! И эта перезревшая девица, просто сволочь, которая утаскивает к себе в постель замечательного человека, попавшего в беду… Вот как я мыслю эту пьесу, понимаете? Она его использует, а он гибнет, то есть это еще хуже, чем долги… И начало я очень хорошее придумал, если вы хорошо помните пьесу, Евгень Данилыч!

Сурков. Да, очень хорошо.

Тарковский. Я хочу, чтобы на сцене параллельно располагались три комнаты, которые бы мы видели одновременно. И вот когда она пришла к нему в комнату…

Сурков. К Николаю…

Тарковский. Да. Увидела, что никого в комнате нет – а мы-то еще пока не знаем, зачем она пришла, – вошла, оглядывается… Потом поставила свечку свою и легла в его постель, правда в платье… Она лежит, слышатся какие-то шорохи… Тогда она вскакивает, хватает свечку и убегает… А потом только оказывается, что она в него влюблена, понимаете? Я не хочу, чтобы любовь была идеальной… Тогда все станет ясно. Чтобы любовь-то была… понимаете, какой? А она вроде бы такая вся послушная: «Мамочка, да», «Да, милый папочка»… И это тоже правда, но частичная… Дьявол-то в ней тоже бродит… Хотя актерам нужно будет играть, в сущности, хороших людей… Но актеры наши все такие…

Калмыкова…Напыщенные.

Тарковский. Ну да – все как секретари райкомов. Совершенно бесполые, как будто на этом месте у них гладкое место, – вы заметили? Вы заметили основную особенность типичного советского социального героя? У него нет никаких соответствующих органов. Он только диким голосом утверждает: «Почему? А я против!»

Ольга. Еще чаще: «За!»