изменила меня… не сломала. Не уничтожила.
Это все, что я могу сделать — поменять отношение к
происходящему, вместо того, чтобы целыми днями рыдать на
подоконнике и разбивать окна, проклиная Джареда. Так я
сделаю только хуже… просто знаю это.
Любимое творчество пошло мне на пользу. Я чувствовала
себя такой вдохновленной, такой… женственной. Я
предвкушала новую встречу с Джаредом. Я все исправлю. Я
больше никогда не буду вести себя, как жертва, которую нужно
жалеть.
Потому что я знаю: Джареду не нужна безвольная рабыня.
Ему не нужна жена — покорная и доступная. Ему нужна
девушка его мечты, девушка, которая будет исполнять все его
желания, но не позволит дать себя в обиду и вытирать об себя
ноги.
Женщина влияет на мужчину. Направляет его. И лишь от
меня зависит, каким Джаред будет со мной. Я знаю это,
потому что моя мама так и не смогла направить ни папу, ни
Эдварда… первый женился на своей работе, второй —
превратился в зверя.
Я начала чувствовать слабый, но долгожданный поток
энергии в венах. Словно вернулась к жизни, после долго сна.
Не знаю, что заставило Джареда сжалиться надо мной, но
через несколько дней произошло что-то совсем невероятное. В
мою комнату вошел Амир и объявил, что я могу теперь
передвигаться по саду в его сопровождении. Он сразу
предупредил меня, что бежать за пределы резиденции
бесполезно, потому что охрана прекрасно выполняет свою
работу. К тому же, я прекрасно помнила, что Амир сказал
насчет опасностей, которые поджидают меня на улицах
Анмара в одиночестве…
Джаред
Я так надеялся, что работа на семейную корпорацию в Асаде
поможет отвлечься от навязчивого желания поехать на виллу
на побережье и сначала жестко трахнуть, а потом задушить
Меланию Йонсен. И когда отец позвонил мне, сообщив, что
дает еще неделю отдыха, продлевая мои свадебные каникулы, я
не обрадовался. Скажу больше, я пришел в ярость. Мало того,
что меня уже на две недели отодвинули от дел, так я еще и
обязан был чуть ли не каждый день отчитываться, как
проходит моя семейная жизнь перед толпой родственников,
которая приходила в наш с Ранией дом в любое время, кроме
ночных часов, и приходилось изображать из себя радушного
хозяина и счастливого молодожена.
Но, на самом деле, дела обстояли иначе. Мы с Ранией после
первого, не самого лучшего опыта лишения невинности в моей
жизни, многократно занимались сексом, который, кроме скуки
и удовлетворения физической потребности, ничего принести
не мог. Она уже не плакала, но и эмоций никаких не
проявляла. Выражение ее лица выражало покорность и
смирение. Она старалась, обнимала меня и говорила, что я
самый лучший мужчина в мире, но откуда ей было знать... Я
был единственным у нее, и я чувствовал фальшь. Рания не
успела меня полюбить, но я не ощущал потребности в ее
чувствах, более глубоких чувствах, чем есть сейчас. А ведь она
моя жена. И что я за муж такой, раз не хочу быть любимым
собственной женой? Но я не не хочу. Мне просто плевать.
Лишь отношение платиновой блондинки, которая сидит
взаперти на вилле, принадлежавшей раньше другой белокурой
пленнице, имеет для меня значение. Точнее, я одержим,
помешан на том, чтобы заставить Меланию нуждаться во мне,
как в единственном источнике жизни во всем гребаном мире.
Смогу ли я когда-нибудь примириться с тем, что она сделала?
Меня раздирают противоречия. Иногда мне хочется искать
ей оправдания. Мэл выросла в свободной стране без моральных
ценностей. Она просто не знает, что значит верность и
преданность, полная покорность и зависимость от своего
мужчины, почитание его, как единственного владельца ее
жизни и тела. Если бы я оставил ее в Америке, скольким еще
мужчинам она дала бы себя трахнуть? Думая об этом, я
стискиваю зубы. Хорошо, что в такие моменты Мэл нет под
рукой, иначе я не уверен, что смог бы себя контролировать.
Не представляю, как мне удалось сдержаться в прошлый раз,
когда она лежала передо мной с голой задницей, согласная на
все. Сломленная.
Не зная куда деть свободное время, я навещал конюшни,
которые принадлежали моей семье уже многие десятилетия.
Лошади были моей второй страстью после бизнеса. И арабский
скакун Ветер, которого отец подарил мне на двадцатилетие
уже трижды приходил первым во время скачек. Я нанял
лучшего тренера для его подготовки, и тот оправдал свои
бешеные гонорары. Ветер узнавал меня, несмотря на то, что мы
с ним редко виделись. Возможно, лошади умнее, чем многие
считают. Стоит мне появится, как он, поднимая морду,
шевелит ноздрями, улавливает мой запах и радостно фыркает.
Ездить на нем верхом — настоящий экстрим. Кличка дана ему
не просто так. Элитный сказочный красавец выдает бешенную
скорость, от которой ветер свистит в ушах. Это лучше, чем
гоночные болиды по песочным барханам в пустыне. И лучше
соколиной охоты, в которой я ни разу в жизни не принимал
участия. С соколами заниматься очень сложно. Чтобы
приручить птицу требуются годы тренировки, максимум
терпения и уйма времени. Ни того, ни другого у меня нет.
Сначала учеба, потом работа в Америке, а сейчас я просто не