неделю назад мне пришлось вывести большую часть, чтобы
расплатиться с отцом. Кое-что у меня осталось, но, чтобы
частично залатать дыры и собрать капитал для открытия
собственного бизнеса, мне пришлось выставить на продажу
пентхаус и яхту, и мой желтый Бугатти. Пора научится жить
скромнее и не выделяться из толпы, хотя старые привычки
искоренить сложно.
Но сейчас я иду вдоль двадцать шестой улицы, свернув с
десятой авеню, мало отличаясь от простого парня, который
только что вышел из офиса. Легкое распахнутое пальто, белый
свитер, джинсы и туфли, которые стоят не меньше, чем диск
для Бугатти. Клерк не смог бы позволит себе такие туфли, а вот
опальный принц мог. Улыбаясь уголками губ, я достаю из
кармана билет в James Cohan Gallery на выставку художника
Спенсера Финча, задумчиво кручу в пальцах и убираю обратно.
Останавливаюсь перед художественной галереей, гляжу на
именные часы, которые делали специально для меня. Еще одна
вещь, от которой я не могу отказаться. Как от фамильного
перстня, который, наверное, я больше не вправе носить.
Отрываю взгляд от кольца, сглатывая тяжелый комок в горле, и
поворачиваюсь спиной к входу в галерею, бегло скольжу
взглядом по лицам прохожих, суетливо спешащих мимо.
В отличии от предыдущих девяти раз, я почему-то уверен, что
сегодня я не потрачу свое время зря, и мне не придется дарить
увядающий букет случайно-проходящей мимо девушке. Мне
кажется, что одна маленькая вещица, которая лежит в моем
кармане рядом с билетом каким-то чудесным образом
притянет ту, что я жду каждый месяц в разных культурных
местах Нью-Йорка. Я всегда выбираю галерею или выставку,
не забывая об увлеченности Мэл живописью и рисованием.
Как и в Париже пытаюсь материализовать ее желания, удивить,
поразить и растрогать.
приглашения и билеты с курьером, вместе с цветами, оставляя
все свои координаты в карточке, с нетерпением и надеждой
жду встречи в назначенный час, но
Но мысль о том, что, возможно, в этот самый момент она тоже
думает обо мне, наполняет мою душу странным огненным
чувством, печальным и пронзительным. Я не могу найти ему
названия, да и нужно ли…
За этот год бесконечное количество букетов, книг и картин
известных художников было отправлено по адресу Мэл. Я не
знаю, что случалась с цветами, но подарки она вернула. Все,
кроме одного…. Она оставила себе Meligim. Белую арабскую
кобылицу, которую я перевез из Анмара в Нью-Йорк. Меня это
факт наполняет надеждой, потому что я знаю, что есть как
минимум еще один подарок, от которого она не сможет
отказаться. Я не могу и не хочу торопить события и давить на
нее, прекрасно зная, как непросто Мэл дались первые месяцы
после возращения в Штаты.
Отчеты Амира, который теперь был инкогнито приставлен к
Мэл, наполняли меня отчаяньем. Я понимал, что сам виновен в
происходящем, но и вломиться к ней и попытаться помочь
было бы неправильно. Да и как помочь, если я являюсь —
единственный источником ее боли и душевных мук. В первое
время, признаться, я ждал, что ко мне вломятся полицейские и
арестуют, но ничего подобного не случилось. Мэл не стала мне
мстить, хотя я несомненно заслужил ее возмездие. Я знаю, что
Лана проходила курс психологической реабилитации, вела
замкнутый образ и до сих пор посещала своего лечащего врача,
но уже не так часто.
Я уверен, что Мэл никогда не сможет забыть меня, но и
простить тоже не сможет. До конца — никогда. Только я все
равно не могу отступиться. Не могу отойти в сторону и
наблюдать, как она постепенно возвращается к жизни,
расцветает и начинает улыбаться. Несомненно,
образумившийся грешник так бы и поступил, но я слишком
эгоистичен, чтобы отказаться от нее. Даже ради нее самой.
Мэл нужна мне. Нужна больше, чем что-либо в этой жизни.
И я не успокоюсь, пока не получу ее обратно.
Meligim всегда будет моей. И не смотря на расстояния, на ее
нежелание видеть меня, забыть, вычеркнуть из мыслей,
памяти, убежать в безоблачное будущее,
От нашей болезни нет противоядия. И рецидив наступит
очень скоро.
Мэл, хочет того или нет, принадлежит мне с той минуты,