Танцы на стеклах - 2

   — Но ты же не работаешь…, — слова матери снова

возвращают меня в реальный мир.

   — Я работаю. Просто сама на себя, — возвожу глаза к

потолку и улыбаюсь. — Но это скоро изменится. Брайан

возьмет меня к себе в штат.

   — В отдел маркетинга? — с надеждой интересуется мама, но

я отрицательно качаю головой.

   — Дорогие мои, я знаю, что вы возможно хотели бы, что бы я

стала кем-то другим. Но я…никогда не хотела быть

маркетологом. И вы оба знаете, что я мечтала о факультете

изобразительного искусства.

   — Но этим…

   — Не заработаешь на жизнь, я знаю, — останавливаю ее я,

раздраженно. — Поэтому я устраиваюсь в компанию Брайана.

— Я буду графическим дизайнером.

   — Но ты ничего об этом не говорила, — мама поджимает

губы, и я смотрю на Эдварда, который все это время молча

поглядывает на меня, скрестив руки на груди.

   — Она уже взрослая девочка, — наконец спокойно

произносит отчим, не отрывая от меня властного, но

спокойного взгляда. Почти отцовского. — И вправе сама

решать, как ей жить. Давай просто порадуемся за нашу Мэл,

дорогая, — Эдвард обнимает маму со спины, и я с облегчением

выдыхаю. Идеальная картина.

   На самом деле Эдвард обеспеченный человек. И я знаю, что,

если бы у меня возникли проблемы, родители бы помогли мне.

Но сейчас, мне гораздо важнее их моральная поддержка, и

принятие моего выбора.

   Я целую маму и Эдварда в щеку, прощаясь с ними в коридоре.

Отчим помогает мне спустить чемоданы вниз, и обнимает

меня на прощание.

   — Мэл, будь осторожна. Этот Брайан… — я задерживаю

дыхание, и чувствую легкую дрожь в своем теле.  Неужели

опять?

   — Он кажется хорошим парнем, — подмигнул мне Эдвард,

снова обнимая меня. — Прости меня, Мелания, — я не

испытываю дискомфорта, от соприкосновения наших тел.

Эдвард раскаивается за то, что было в прошлом. Я знаю, что он

и сам посещает психотерапевта, возможно, эти визиты пошли

ему на пользу. Я никогда не пойму Эдварда глубже, никогда не

узнаю истинные причины того, почему он так ломал меня.

   Когда Маркус узнал о моей ситуации, о том, что я была в

плену у шейха с Востока, он не сказал ничего, кроме:

«Расскажи мне все с самого начала.» И мне пришлось это

сделать. Начать с самого детства, с потери отца, отношениях с

Эдвардом, поведать о попытке изнасилования в Йеле и обо

всем остальном…

   Было тяжело рассказывать о том, как Эдвард унижал меня, но

с каждым разом становилось все легче и легче. Отчим

втаптывал меня в грязь, называл последней шлюхой, заставлял

морально прогибаться под него, бояться, и ходить перед ним

на цыпочках. Вздрагивать от каждого шороха.

   Однажды все зашло слишком далеко, его оскорбления дошли

до рукоприкладства. В порыве неконтролируемого гнева, он

толкнул меня на кровать, и я больно ударилась головой о стену.

Потеряла сознание. Позже, на какое-то время он успокоился.

Эдвард унижал меня только словами, угрозами, домашними

арестами и устанавливал комендантские часы. Словесное

насилие уничтожало во мне всю легкость и

непосредственность. Когда я находилась дома, я даже дышать

не могла спокойно, не страшась того, что он сейчас начнёт

орать и обзывать меня.

   Я с ужасом вспоминаю день, когда он застал меня и Кита

вместе. В тот день, его кожаный ремень несколько раз

коснулся моей кожи, оставив отметины, которые долго не

заживали в моей душе. Не знаю, выдержала бы я больше трех

сильных ударов…действительно, сильных. Но к моему счастью

вернулась мама, и он прекратил…

   Эдвард остановил свои издевательства и запер меня в

комнате, пригрозив тем, что если я издам хоть один малейший

звук, то «будет еще хуже». Я справлялась с болью всю ночь, не

в силах даже пискнуть, когда хотелось кричать во весь голос…

кусала подушку, чтобы не разрыдаться на весь дом.

   Но это было последнее издевательство Эдварда. После того,

как после, я попала в больницу, все прекратилось. Но осадок

остался…остался на всю жизнь и еще долгие годы причинял

мне страдания. Изменил меня навсегда.

   Мы говорили с Маркусом об Эдварде часами, неделями, но

даже эти беседы не причиняли ту боль, какую причиняли

воспоминания и разговоры о Джареде. Так трудно было

открыться кому-то, вспороть старые раны, опять достать все на

поверхность. Оголить свою душу…но я нуждалась, нуждалась в

поддержке и правильных словах. Мой доктор нашел их. Теперь

я хожу к Маркусу раз в две недели, и больше не выхожу из его

кабинета на дрожащих ногах. Я выбегаю из клиники со

спокойной душой, чтобы отправиться по магазинам с Сэм,

погулять в парке с Томом или Ником, или пойти на свидание с

Брайном.

   Они все с самого начала помогали мне — Том оплатил

доктора, Сэм и Мэтт позволили жить в небольшой студии на

Манхэттене, которая конечно являлась собственностью Мэтта.

Наверное, не стоило соглашаться, ведь он друг Джареда… но

выбора у меня особого не было. Другого жилья в Нью-Йорке у

меня нет, с Ником я бы жить не стала, и возвращаться домой —

тоже. Работать первое время не было сил — ни моральных, ни

физических. Поэтому я согласилась.

   Но я не бездельничала. Когда я сказала маме, что работаю на

себя, я ее не обманула. Вернувшись из Анмара, я снова

вернулась к тому, что требовала моя душа. Покупала огромные

холсты, тратила все деньги на дорогие и хорошие краски,