Танкист из штрафбата

К великому облегчению, снова заговорил ППШ, и эти звуки были лучше райской мелодии или трели соловья. Саня пригляделся и увидел Сидорского, подивившись, как он успел, ловко всадив нож в спину врага, тут же залечь в удобную ложбинку. Кирилл глянул и знаком показал, чтобы Саня подполз с другой стороны. Наверное, разведчик залег в ближайших кустах; туда и постреливал короткими очередями Сидорский. Ведь с момента, когда Саня дал драпака, второго немца он уже не видел. И пополз Деревянко, представляя, каково пехоте-матушке без защиты брони. Он старался не выдать себя хрустом попавшей под брюхо сухой веточки; хорошо, что землю устилала еще не сухая листва, да и утром моросил мелкий дождь.

«Не выдай, спаси, матушка-земля», – как заклинание повторял про себя Деревянко. Через какое-то время он подумал, что пора остановиться, залечь, выждать, благо на пути оказалась удобная ложбинка…

А Сидорский, когда услышал тонкий, с надрывом щенячий крик Деревянко, сразу понял, что дело гиблое, ждать подмоги – значит потерять мальчишку: или с собой уволокут, или прирежут. И тут, кто кого первым увидит… По крайней мере, надо завязать бой.

Кирилл с автоматом наперевес, пригнувшись, передвигаясь перебежками, первым заметил немецких диверсантов и бегущего со всех ног Саню. Он залег в траву и уже готов был одной очередью срезать обоих лазутчиков. Но неожиданно Деревянко нарвался на тот самый злополучный корень. И в тот момент, когда здоровый, как медведь, немец навалился на худосочного Сашку, для Сидорского настал его звездный час. С пяти метров бросок ножа был точным, как в мишень, прямо под лопатку. А потом уже и огневой контакт: второй разведчик отреагировал молниеносно, залег и после ответной очереди отполз за кусты…

По привычке в экстремальной ситуации Сидорский глянул на часы. Не более двадцати минут прошло, а показалось – целая пропасть времени. Сейчас на выстрелы, не разобравшись, бросят людей на помощь, и будут ненужные потери. Кирилл вдруг остро пожалел, что послал Деревянко в засаду. Какое он имел право! Ему стало страшно за Саню до тошноты: спас для того, чтобы погубить! «Дурак, кретин, самодеятельный командир, что я натворил?»

Но «приказ» не отменишь, Сидорский собрал мысли в кучу. Время работало против немца. Только лес мог его спасти, пока брошенная на поиски пехота не сомкнет кольцо…

А Сане вдруг нестерпимо захотелось жить. Вряд ли судьба расщедрится и за один час второй раз подарит ему жизнь. Жуткие, с черно-зеленой раскраской лица появились, как сама смерть. И Сидорский уже не спасет. А в поединке механику-водителю с матерым диверсантом не выстоять… И в своей спасительной ложбинке Саня стал тихо, как крот, зарываться в кучу листьев, которые сюда занесло ветром. Получилось даже самое сложное – спрятать голову. Тут пригодилась и ветка ели, лежавшая рядом. Благодаря ей Саня даже получил возможность вести наблюдение, а не просто лежать, как спиленное дерево.

Врага Деревянко заметил не сразу: он не то что вырос из-под земли, а просто отделился как естественная ее часть, вдруг приобретшая свойство передвигаться. Если немец ложился, то снова превращался в лиственный покров. Он двигался быстрыми перебежками, пригибаясь, совершенно беззвучно, как призрак. Диверсант номер два шел прямо на Деревянко.

«Если дрогнет рука, и я промахнусь, или автомат заклинит, то конец», – отрешенно, как о ком-то другом, а не о себе, подумал Саня.

Вдруг немец остановился и опустился на колено, потом пригнулся, превратившись в бугорок, прислушался и огляделся по сторонам. У Сани бешено колотилось сердце, не хватало воздуха, вдруг мучительно захотелось глубоко вздохнуть. Он скользнул взглядом по ложбинке, чуть задержавшись на ветке. Нет, конечно, с двадцати метров его противник не смог бы разглядеть узкую щелочку. Но Саня инстинктивно прищурил глаза. Шевельнись он, чтобы только поднять ствол, чуткий, с реакцией кобры разведчик короткой очередью так бы и оставил его лежать заваленного листьями.

Немец ушел резко в сторону; еще несколько секунд – и будет поздно, промахнешься – уйдет, исчезнет бесследно, как и появился.

Деревянко затаил дыхание, прицелился и нажал на спусковой крючок. За мгновение до этого немец все же услышал шорох и резко повернулся, поэтому несколько пуль попали ему в спину, а остальные – в грудь. Он рухнул как подкошенный, а Саня все продолжал стрелять, пока не выпустил весь магазин.

– Саня, Деревянко! Саня! – вдруг на весь лес раздался истошный крик Сидорского. Он орал так жутко, что гвардейский механик-водитель подумал, что случилась беда – Кирилла ранило в живот или того хуже.

– Да тут я! Иду…

Запыхавшийся Сидорский появился из-за деревьев.

– Живой! Слава богу! А где второй?

– Там валяется, – небрежно, хоть самого и трясло, ответил Саня.

– Ну, ты просто… ну, молодец, ну, Санька…

Он вдруг порывисто обнял Деревянко, приподнял над землей и тряхнул, переполненный чувствами.

– Да пусти же, – вырвался Санька. – К чему эти телячьи нежности!

Сидорский вздохнул: