Танкист из штрафбата

– Да я просто рад, Санек! Знаешь, пожалел я очень, что сгоряча отправил тебя… Страшно стало. Ну, пошли, показывай свой трофей.

Сидорский перевернул на спину убитого разведчика, расстегнул ворот маскировочного камуфляжа. Под ним виднелись петлицы с серой полосой в центре и двумя зелеными строчками.

– Это горные егеря, – со знанием дела заметил Киря. – Серьезный противник… Муху на лету убивают.

– Я не муха!

– Ну, рассказывай, как ты его завалил?

– Очень просто. – Деревянко показал рукой на ложбинку. – Здесь залег, зарылся в листья, ветку сверху. Мне просто повезло, что он прямо на меня вышел…

– Надо же, колхозный тракторист обхитрил горного егеря! Уважаю!

Хмурая тень прошла по лицу Саньки, он еще не отошел от пережитого:

– А ты ведь, Кирилл, мне жизнь спас… Для меня плен – хуже смерти. Если бы ты не попал, я что угодно бы сделал, чтоб найти смерть, под гусеницы бы бросился.

Киря обнял Саню за плечо:

– Ладно, пойдем, отчаянный. Но сначала надо сделать нехирургическое вмешательство. – Он достал из голенища свой нож, подошел к трупу, расстегнул пошире ворот камуфляжной куртки и эффектно занес его над горлом мертвеца.

– Ты чего делаешь?! – вытаращил глаза Санька.

– Да голову надо отрезать, как доказательство. Не тащить же целиком этого борова. Так положено… Хочешь, ты отрежь!

Он протянул нож.

– Я еще не совсем свихнулся… Да ты врешь, наверное…

– Привираю, но слегка. Это допускается, – деловито ответил Киря; он ловко отрезал егерские петлицы и снял с шеи немца овальный цинковый жетон.

Деревянко подобрал автомат, и они вернулись к поляне, где закончил свою жизнь первый егерь. Кирилл протянул нож Саньке, и он сделал то же самое: отрезал петлицы и снял медальон.

– Гут, – сказал Киря. – Вот теперь можно идти докладывать и опять придумывать, какого лешего ты делал в лесу.

Саня подобрал свой вещмешок и спохватился:

– Я ведь желуди не собрал!

И тут же бросился собирать под дубом в изобилии лежавшие на листве плоды.

– Чудак-человек, у него смерть рядом прошла, а он желуди собирает, – усмехнулся Сидорский и уже собирался взять Саню за шкирку, но опустил руку. Было поздно…

Вся первая танковая рота во главе с капитаном Бражкиным развернутой цепью с оружием наперевес появилась на поляне. И конечно, все сразу увидели лирическую картину сбора желудей в осеннем лесу гвардейцем Деревянко.

– Сашка, бросай желуди, беги за медалью, – только и успел сказать Сидорский и строевым шагом направился к командиру.

Танковая рота в пешем «по-пехотному» строю в предвкушении интересной развязки событий замерла на месте.

– Товарищ капитан, группа диверсантов в составе двух человек уничтожена при попытке захвата «языка», – вскинув ладонь к танкошлему, бодро доложил Сидорский.

Саня, чуть отстав, с вещмешком и двумя автоматами тихо пристроился рядом.

Бражкин не сразу нашелся что ответить.

Когда в лесу началась перестрелка, буквально через пару минут прибежал с мрачным лицом взводный Родин. И стал нести такую ахинею, что капитан подумал, что Иван уже основательно приложился к фляге со спиртом. Из его рассказа выходило, что он отпустил в лес рядового Деревянко собрать лечебные травы. А сам, как только вернулся со спиртом, сразу послал Сидорского в лес за бойцом. А когда началась пальба, он тут же увязал ее с двумя своими танкистами.

«Роту – в ружье!» – приказал Бражкин Родину, а сам побежал к комбату, на ходу обдумывая, как быстрее и доходчивее объяснить Дубасову дурацкую, глупее не придумаешь, ситуацию: один танкист за каким-то чертом ушел в лес, второй пошел его искать, и тут началась перестрелка. А дело серьезное: немецкий МР-40 слышали все.

Дубасов в командирской палатке стоял у телефона и докладывал Чугуну, что в лесу слышны выстрелы, обещая немедленно разобраться. Тут появился Бражкин и доложил ситуацию.

– Как фамилия этого ботаника? – грозно спросил Дубасов.

– Рядовой Деревянко…

– Можно было не сомневаться. Все ЧП от него… Всем в лес не соваться! Вышли вперед двух, нет, трех опытных бойцов. Действовать по ситуации. Главное, капитан, не положить сгоряча людей…

Бражкин глянул в чистые, голубые, как белорусские озера, глаза сержанта Сидорского и спросил:

– А кто «язык» – то?

Саня не удержался:

– Я – «язык»!

– А тебя никто за язык не тянет! – Ротный уничтожающе глянул на бойца. – Дальше что?

Сидорский кратко, без красок, доложил всю историю, представил два трофейных автомата и петлицы горных егерей. Командир дал роте «отбой», а Родину приказал изложить обо всем произошедшем в рапорте.

Только после этого Бражкин дал волю чувствам, выразившимся в увесистом и многоступенчатом, как танковая гусеница, матерном посвящении долбаному Деревянко, которого называл теперь не иначе, как «деревянный Буратино».

Рапорт о боестолкновении в лесу в районе опорного пункта танкового батальона и ликвидации двух диверсантов из горно-стрелковой дивизии вермахта по команде дошел до командира бригады Чугуна и далее был передан для ознакомление смершевцу.