Ритана не возражала.
Можно бы и свой мобиль предложить, но сеньора Вирджиния раз отказалась, два, она больше и не настаивала. Авось, и мобиль чище будет.
Херардо просто не знал, что первым мужчиной Вирджинии стал Серхио Вальдес. А то бы понял и ревность его супруги, и злость Марины Вальдес, и ее гнев на подругу. И ведь не выдерешь негодяйке волосы. Ничего такого она не сделала, подарков не требовала, отца из семьи не уводила, была с ним не так, чтобы очень долго, отношений не возобновляла, просто дружила и общалась.
Но кому ж такое приятно будет? Любоваться на свидетельство измены? А сколько их – неизвестных? Если есть эта, есть и другие?
Конечно, Вирджиния обижалась и злилась, и за себя, и за мать! И молчала…
Горничная была приметлива и умна. И когда такое повторилось пару раз… а чего б не дать заработать кому знакомому? У нее оказался знакомый кучер с коляской, она его вызывала, и оказалось, что каждый раз сеньора Вирджиния едет не домой. Нет, Вирджиния Веласкес ехала… да-да, в богадельню!
А уж что она там делала, кто ж ее знает? Но оставалась всегда на два-три часа, приезжала не с пустыми руками… в какую богадельню?
А вот в ту, что на углу улицы СВЯТОЙ Мартины.
Там что богадельня, что улица – одной святой названы.
Кучер ее там не ждал. Он приезжал через три часа, иногда еще и подождать приходилось. Но сеньору Веласкес он забирал оттуда. Так-то…
Херардо поблагодарил умничку еще парой золотых и отправился назад.
Вовремя.
Мерседес как раз прощалась с ританой Мариной. Улыбалась, благодарила, но глаза были тоскливыми. Херардо тоже рассыпался в комплиментах, и только когда они сели в мобиль, позволил себе вопрос.
– Не помогло?
– Нет. Меня вежливо выставили. Я говорила, что маме плохо, что отец мертв…
– Тебя не выставили. Она просто сама ничего не знает.
– Да? А…
– И сильно недооценивает тех, кто на нее работает.
Мерседес подняла брови. Херардо лишний раз полюбовался точеным лицом девушки, а потом рассказал и про святую Мартину, и про богадельню…
Конечно, Мерседес настояла на немедленной поездке туда. Да Херардо и не возражал.
Хочется девушке?
Едем!
Феола задавала вопросы.
Точнее, вопросы задавал Амадо, а потом и пришедший по его просьбе Серхио Вальдес. И вопросов этих было много, девушка даже охрипла. Хавьер подсунул ей кофе, сваренный Треси уже в четвертый раз, и Феола кое-как отпивала по глоточку.
Но иначе было нельзя. На чужой голос Эва Мария не отзывалась. Только на ее.
А отзываться надо было.
Эва Мария была настоящим сокровищем. Нет-нет, не зарыть и забыть, а знала она очень и очень много. Как сотрудница управы, она была в курсе практически всего.
Дома для размещения взрывчатки покупались и через нее в том числе.
Взрывчатка доставлялась в столицу с ее непосредственной помощью. Сама она ее не ввозила. Но знала много, знала многих и знала, кого и на чем можно прихватить.
Часа не прошло, а у Серхио было шесть имен. И все в таможне, и все пропускали мимо глаз лишние грузы.
А что?
Может, это не взрывчатка, а приправа такая. Пряность.
Понятно, не за спасибо. Эва кое-что знала про их грехи, и это нечто она излагала ровным бесцветным тоном.
Хавьер записывал. Амадо тоже – мало ли что?
Допустить сюда кого-то еще?
Нет, нельзя. Слишком неприятные вещи тут говорятся. Слишком страшные…
Больше сорока домов со взрывчаткой, если бы все это сработало разом, накрыло бы малым не весь город. Не только его центр, захватило бы и бедные кварталы. А что?
Людей там много, а в праздник полиция бы постаралась, чтобы все это отребье к приличным людям не лезло.
Что ж и не воспользоваться?
Пентаграмма?
Да, есть и она. Именно по ее лучам расположены эти дома.
Кто ее рисовал?
Есть маги.
Но их Эва не знала.
Их знал только Рамон Амадо Бустос. Только он видел все части головоломки. Кстати, что самое интересное, про Веласкесов Эва практически ничего сказать не смогла.
Да, Веласкес работал с Рамоном. Кажется, помогал с деньгами, что-то реализовывал. Точнее она в эти торговые дела не лезла, ей важна была информация о людях, а не купцы. Зачем ей те купцы? У нее своя задача, и так ни на что времени не хватает!
Когда Эва уставала говорить и чуть замедлялась, Феола сдувала ей новую порцию снадобья. И снова говорил легкий костяной бубен.
И снова звучал лишенный всякого выражения голос женщины.
И снова продолжался допрос.
– Долго ее так можно? – тихо поинтересовался Серхио у Феолы.
– Она все равно потом живой не нужна, – равнодушно ответила Феола.
– Она помрет после этого?
– Нет, не сразу. Одна порция снадобья – не вызывает привыкания. Пять – уже вызывает. Я ей скормила уже восемь, так что… может, дней десять-двадцать проживет, а потом всё. Если еще ей не дать, помрет в мучениях.
– А у вас есть еще это снадобье? Нам больше-то и не надо, но вдруг потребуется что-то уточнить?
– Есть, – Феола снова встряхнула бубен и повторила вопрос за Амадо.
Имена, имена, фамилии, должности…
– Она будет потом помнить хоть что-то?
– Нет.
– Это хорошо…
Феола смотрела на мединку без всякой симпатии. Милосердие?