Танго с ветром

— Чтобы узнать про них и избавиться, чтобы узнать себя, враг нужен подходящий. В Москве больше шансов встретить своего врага. Но море надежнее. Море ближе к вечности.

Бутылка полна, Рита забивает ее пробкой.

— Стопудово. Может быть, надо было сургучом?

Соня качает головой.

— Неважно. Не будем жертвами формальностей.

— Тогда все. Бросать?

— Да. Иди сама, — говорит Соня. — Я не буду подслушивать. Это не мое дело. Это дело только твое и моря. Подожду здесь. Помнишь, что нужно сказать морю?

Рита решительно сжимает бутылку и прыгает на первый камень. Она пробирается по камням как можно дальше в море. Ее окатывает пеной, одежда уже почти мокрая, но надо добраться до самого последнего камня.

Достигнув последнего камня, Рита останавливается.

Собравшись с духом, она кричит:

— Море! Ты было, когда меня не было, ты будешь, когда меня не будет. Ты видело много и увидишь еще! Забери мои горести и обиды! Преврати их в чистый белый песок! И пусть моя жизнь станет так же чиста, как твой песок! Спасибо тебе, море!

Рита размахивается и кидает бутылку.

Соня достает раковину, подаренную Джонни, и разглядывает ее. Вот шипастая раковина у нее в ладони. И что дальше? Если считать поездку с Джонни магическим танцем, то что из него следует? Что Джонни ради нее нырнет в бездну и достанет оттуда заранее приготовленный подарок, а потом его хитрость раскроется. Но подарок с шипами, значит, он опасен. Раковина — это дом, защита? Или это останки моллюска, пустое? Как прочесть этот символ?

Соня кладет раковину на песок, смотрит на нее в задумчивости и опять вспоминает.

Все уже было кончено. Вадик уже улетел в Прагу. С Алисой. Навсегда.

Соня сидела на табурете посреди комнаты, посреди своей пустой квартиры, где они были странно несчастно-счастливы с Вадиком, пила коньяк и смотрела на нож. В голове крутился образ. Она видела, как берет в руки нож, как пальцы сжимают его, как она отрезает…

— Надо отрезать, — произнесла она тогда, сама не зная, что она собирается отрезать. — Волосы? Пожалуй.

Нож так и остался лежать на столе.

Но с волосами она рассталась, сбрила все наголо. Стало легче. Словно каждый волос была нитью, связывающей ее с Вадиком, с прошлым. Лысая, она стала похожа на моллюска без раковины. Голове было свежо, и затылок стал таким беззащитным. Таким… Соне стало жалко затылок и не так жалко себя. Да. С волосами она сбрила с себя часть человеческих чувств, ненужных ей теперь. Теперь была нужна ясность и кристальность ума.

Ангельская чистота.

Она закрывала глаза и ясно видела, что жизнь с Вадиком была погружением в багровую геену. И теперь ей хотелось всплыть, пока еще душа не выгорела до тла.

Волосы надо было обязательно сжечь. И Соня подожгла их над плитой, потом просто отвратительно воняло, как в Освенциме — паленой человечиной.

Но этого было мало, слово «отрезать» не отпускало.

Она вернулась в комнату и поняла, что все эти фотографии, плакаты на стенах и даже обои пропитаны миазмами ада. Запах серы исходил от стен.

— Отрезать!

Она срезала обои ножом, словно ткань прошлого, словно бинты, присохшие к гнойным ранам. Ушла почти вся ночь.

Под утро Соня надела шапку на свою бритую голову, сгрузила обрывки обоев на простыню, которая стала первой свидетельницей их с Вадиком соития, связала ее в огромный узел и потащила на улицу.

Холодный воздух рванул в легкие, и начался приступ кашля. Он свалил Соню на колени и не отпускал, пока из горла не полетели куски какой-то черной дряни вместе с кровью. И последним изо рта на снег вывалился темный медузоподобный гомункулус.

Он пищал, открывая алчный ротик, и его лицо — жуткая копия лица Вадика — морщилось и плакало. Гомункулус шипел в снегу, пока не превратился в темную вонючую лужицу.

Раскинув руки, Соня долго лежала на снегу. Пока из темноты не появился Оди. Соня не сразу узнала его — так давно рассталась со своим ангелом-хранителем, со своим Одиночеством. Лицо Оди светилось, словно росчерк молнии, и было у него лицо Сони, только отрешенно-счастливое. И она стала смотреть на это лицо и набираться от него отрешенности.

— Тебе плохо? — Оди присел на корточки и взял мешок.

— Мне хорошо. А ты кто?

— Я — твой ангел-хранитель. Я — твое Одиночество. Оди. Забыла меня?

Соня вспомнила: ей двенадцать лет, качели в парке, осень. Тогда Оди появился первый раз.

— Одиночество? Мне тебя не хватало все это время. Но это же ненормально. Люди должны любить, создавать семьи, рожать детей.

— И что? У тебя все это получилось? — усмехнулся Оди.

— Нет.

— Человек, потерявший свое Одиночество, попал в беду. Любой может помыкать им, как хочет. Настоящая любовь возьмет тебя вместе со мной.

Вместе с Оди они вынесли мешок и вернулись домой. И с этого момента Соня стала быстро приходить в себя. С Оди было просто, он резал правду-матку в глаза. Это Оди рассказал Соне про тело и про то, как договариваться с ним.