Кирстин дралась плохо, но Рей не мог решиться нанести ей ответный удар, опасаясь причинить боль. Стоило замахнуться и сфокусировать взгляд на слишком тонкой – для бойца – руке или узком плече, как его собственный кулак терял инерцию. Хотелось гладить, а не бить. И потому большую часть ударов Рей получал сам.
– Как ты это видел, Рей? – задыхаясь, но продолжая бить, спрашивала Кирстин, не замечая этих колебаний или попросту не желая замечать. – Ты трахаешь меня, пока у тебя есть настрой, а потом сдаёшь в утиль? И я раздвигаю ножки перед кем-то ещё?
Рей не заметил, как замахнулся уже по-настоящему, и, легко вывернув Кирстин руку, толкнул её к стене, чтобы затем нанести удар. В последнее мгновение, увидев в глазах Кирстин настоящий страх, он смог отвести кулак, и тот врезался в стену у её головы.
Кирстин перевернулась в его руках и испустила шумный вздох.
– Я представить этого не мог! – прошипел Рей в самое её лицо. —Когда думал, что кто-то ещё будет касаться тебя – сходил с ума. Когда думал, что ты сможешь отдаваться кому-то ещё так же, как и мне!
– Тогда зачем?! – выкрикнула Кирстин, и в зале наступила тишина.
«Два миллиона, Рей», – только и звучал голос Майкла в голове. И всё, что он мог ответить на это самому себе: «Идиот». Рей не представлял, как два миллиона могли бы окупить этот единственный проведённый с Кирстин год. Единственный год, когда он чувствовал себя живым. Единственный год, когда он не был одинок.
Тяжело дыша, Рей привалился лбом к стене. И только когда увидел, что Кирстин уже собирается уходить, произнёс:
– Кирстин… завтра приедет Брюс.
Кирстин молча замерла у выхода за дверь.
– Не волнуйся, – сказала она тихо, – я не собираюсь говорить ему, кто ты есть.
Она вышла, а Рей остался в одиночестве. Он сполз по стене и уронил лицо на согнутые колени. Ничего не менялось. Тянулись серые осенние дни – один за другим. Рей всё отчётливее понимал, что Кирстин не простит. Его же собственное неудержимое желание видеть Кирстин рядом с собой становилось только сильней.
«Ты мой наркотик», – шептал он. Рей испытывал непреодолимое желание зайти в комнату, выделенную Кирстин, три раза в день: перед тем как брался за работу, когда возвращался из офиса и в обед, когда был за несколько десятков миль от дома. Чем больше становилось расстояние, разделявшее их, тем более нестерпимым было это притяжение. Рей тянулся к телефону, чтобы позвонить, и тут же сбрасывал звонок. В нём самом начинала просыпаться ненависть – за то, что Кирстин причиняет ему такую боль. Но стоило увидеть свою болезнь лицом к лицу, как любая злость покидала его, и просто хотелось коснуться белой кожи рукой. Кончиками пальцев. Приблизиться так, чтобы дыхание Кирстин коснулось щеки. Одни только мысли об этом возбуждали Реймонда сильней, чем кто-либо когда-нибудь ещё.
Хотелось позвать её: «Кристи!» – как он называл Кирстин, когда всё ещё было хорошо. Но стоило заглянуть ей в глаза, как Рей понимал, что перед ним находится абсолютно чужой человек. Человек, которому он причинил боль, и который теперь, возможно, никогда на него не посмотрит.
Рей понимал, что должен сделать хоть что-нибудь, чтобы её вернуть, но впервые в жизни не знал – что.
Брюс Мерсер мало изменился с тех пор, как Кирстин видела его в последний раз. Однако теперь она получила возможность рассмотреть Мерсера-старшего более подробно, потому что чувствовала себя не так скованно, как тогда, когда полностью зависела от Рея.
«Не так уж много изменилось», – с горькой усмешкой отметила про себя Кирстин. Потом посмотрела на Рея, и усмешка сменилась грустной улыбкой.
Они сидели за длинным столом в обеденной комнате Рея в шато. Двое стюардов суетились вокруг стола, дворецкий выносил кушанья, но Рей оставался бледен как мел.
Кирстин смотрела то на одного Мерсера, то на другого и не могла не отметить, что братья сейчас мало похожи между собой – и в то же время на лице Брюса поселилось то же хищное выражение, которое так часто отражалось у Рея в глазах. Брюс был старше и крупней, и Рей терялся на его фоне, казался слишком молодым.
– Я так вижу, твои предпочтения обрели постоянство. Теперь ты не заказываешь новых девушек каждый день, а попросту оплатил одну на год вперёд.
Рей побледнел ещё сильней, и Кирстин подумала, что сейчас случится взрыв – но ничего подобного не произошло.
– Я в своих предпочтениях не сильно отличаюсь от отца, – спокойно сказал Рей и тут же перевёл взгляд на Кирстин, будто пытался извиниться за прозвучавшие слова.
К своему удивлению, Кирстин обнаружила, что ей всё равно. Она сейчас находилась настолько далеко в собственных мыслях и делах, что глупая болтовня едва знакомого человека, в которой она не увидела ничего нового для себя, не могла её задеть. Однако от понимания того, что куда ближе к сердцу эти слова воспринял Рей, в груди Кирстин кольнула боль.
Кирстин нащупала его руку под столом и, чуть наклонившись, прошептала.
– Ты как на экзамене.
Щёки Рея стали немного розовей, но, видимо, не от того, что ему понравились эти слова.
– Не смейся надо мной, – так же тихо прошептал он.