Танец отражений

Сержант Таура поднялась, сгребла его за футболку, защемив и кожу, вздернула на ноги и еще выше и притиснула к ближайшей стене. Пол был в метре от его вытянутых ступней. — Отвечай прямо, черт тебя подери, — рявкнула сержант.

Он зажмурил глаза и глубоко вдохнул. Не из-за угроз женщин Майлза, нет. Не из-за них. Но из-за второго унижения, которому подверг его Гален — в некотором смысле более мучительном насилии, чем первое. Когда Ларс и Мок, встревоженные, наконец убедили Галена прекратить, Марк был в таком глубоком шоке, что оказался на грани остановки сердца. Галени был вынужден посреди ночи отвести своего драгоценного клона к доверенному терапевту — тому, которого он каким-то образом заставил помогать себе с препаратами и гормонами, необходимыми для поддержания развития Марка идентичным майлзовому. Галени объяснил врачу его ожоги тем, что Марк якобы тайком занимался онанизмом с помощью шоковой дубинки, случайно включил ее и не смог выключить из-за вызванных шокером мышечных судорог, пока его крики не услышали и не прибежали на помощь. Доктор просто поперхнулся от смеха. Марк слабым голосом подтвердил эту версию, слишком боясь противоречить Галену даже наедине с терапевтом. Однако доктор видел его кровоподтеки и должен был понять, что за этой историей кроется нечто большее. Но он ничего не сказал. И ничего не сделал. Впоследствии Марк больше всего сожалел о собственном вялом согласии; больнее всего его обжег этот смешок. Он не мог допустить, чтобы Мари вышла отсюда, обремененная похожими уликами.

В коротких, недвусмысленных фразах он точно описал, что именно только что попытался сделать. Звучало все ужасающе мерзко, хотя заставила его потерять голову именно ее красота. Он не открывал глаз. Не упомянул своего приступа паники, не попытался объяснить про Галена. Внутри он весь корчился, но рассказывал чистую правду. Пока он говорил, стена за его спиной медленно скользила вверх, пока его ступни снова не оказались на палубе. Сжимавшая его рубашку рука разжалась, и он посмел открыть глаза.

И чуть не закрыл их снова, обоженный открытым презрением во взгляде Ботари-Джезек. Ну, все. Та, что ему почти симпатизировала, была почти ласкова, почти стала здесь его единственным другом, стояла, окаменев от ярости, и он понял, что от него отвернулся тот самый человек, который мог замолвить за него слово. Это было больно, убийственно больно — иметь столь малое и потерять это.

— Когда Таура доложила, что одного клона не хватает, — отрезала Ботари-Джезек, — Куинн сказала, что ты настоял на том, чтобы проводить эту девочку. Теперь мы знаем, зачем.

— Нет. Я не намеревался… ничего. Она действительно захотела попить воды. — Он показал на чашку, лежащую возле него на палубе.

Таура повернулась к нему спиной, опустилась на одно колено у кровати и обратилась к блондинке намеренно мягким голосом: — Он тебе сделал больно?

— Я в порядке, — дрожащим голосом отозвалась она, снова натягивая свою курточку и пожимая плечами. — А вот этот человек правда болен. — Она уставилась на него с озадаченным интересом.

— Явно болен, — пробормотала Ботари-Джезек. Она вздернула подбородок и взглядом пригвоздила Марка, снова прижавшегося к стене. — Ты под домашним арестом, мистер. Я снова ставлю у твоей двери охрану. Даже не пытайся выйти.

Не буду, не буду.

Они увели Мари. Закрываясь, дверь просвистела, словно падающий нож гильотины. Марк забрался на свою узкую кровать, дрожа.

Две недели до Комарра. Он всерьез захотел умереть.

Глава 11

Первые три дня своего одиночного заключения Марк провел в депрессии, кучей тряпья валяясь на кровати. Он хотел своей геройской миссией спасать жизни, а не отнимать их. Он подсчитывал тела, одно за другим. Пилот катера. Филиппи. Норвуд. Десантник Кимуры. И восемь тяжелораненых. Когда он впервые все планировал, у этих людей не было имен. И все безымянные бхарапутряне — тоже. Среднестатистический джексонианский охранник — это просто солдат, с трудом зарабатывающий себе на жизнь. Интересно, вяло подумал он, не было ли среди них людей, с которыми Марк встречался или шутил, когда жил в интернате для клонов. Как обычно, маленьких людишек искрошили в фарш, в то время как те, у кого достаточно власти, чтобы нести ответственность, ускользнули, вышли на свободу, как барон Бхарапутра.

Перевешивают ли жизни сорока девяти клонов четырех погибших дендарийцев? Похоже, дендарийцы так не думают. Эти люди не были добровольцами. Ты заманил их в смертельную ловушку.

Нежданное озарение его потрясло. Жизни не складываются, как числа. Они складываются, как бесконечности.

Я не хотел, чтобы все так вышло.