Тамо далеко (1941)

Ныне действует как акционерное общество «Први партизан — Ужице» (PPU), производит исключительно боеприпасы, в том числе и довольно редких типов. Продукция поставляется армии и полиции Сербии, а также на рынки многих стран мира, включая и Россию.

Глава 17 — Резня

Когда вторая рота «юнкерской» дружины задорно и с молодецким гоготом бежала по сходням на борт пароходика, полковника Чудинова снова накрыло отчетливое чувство тщетности всех усилий. Точно как осенью 1920 года, когда несмотря на уверенные приказы Врангеля и даже некоторые успехи в Таврии, все здравомыслящие уже видели, что белому делу на юге России конец.

Знакомое ощущение навалилось еще в Топчидерских казармах и тогда полковник понял, что не сможет отправить своих учеников в огонь, а сам остаться в затихших классах. Он записался в Охранный корпус с условием, что попадет в батальон, куда зачисляли всю молодежь, и его поставили командовать второй ротой первой дружины. Пока шло формирование, пока получали со складов захваченное немцами оружие Югославской королевский армии, пока в суматохе утрясали организационные проблемы, важные и срочные дела заглушали неясное чувство тоски. Как и тогда, в двадцатом, когда вместо размышлений о конце приходилось отбиваться от неудержимого красного вала.

Но как только наступила первая же пауза…

После отхода от белградской пристани полковник стоял на корме «Королевы Дуная», глядел на внезапно ставший заграницей левый берег Савы и доискивался до причин скверного настроения.

— Скучаете, Николай Алексеевич?

Чудинов обернулся на голос подошедшего офицера:

— Скорее, печалюсь, Юрий Венедиктович.

— Чему же?

— Не нравится мне наше положение.

— Ничего, сейчас немцы вышибут большевиков…

— Нет-нет, не военное. Скородумов предполагал создать самостоятельную русскую часть, а нас события тащат в прямое подчинение немцам.

— В чем же это выражается, позвольте спросить?

Чудинов посмотрел на необмятые еще погоны — ну да. Капитан выбрался откуда-то из занятого партизанами Подринья, прибыл в дружину буквально перед отправлением и потому не очень представлял расклад в Белграде.

— Хотя бы в том, что нам предписано охранять рудники, мосты и дороги.

— Ну так прекрасно, молодежь обтешется, наберется опыта…

— Безусловно. Только предписано не нашим командованием, а штабом 342-й германской дивизии. Ну и список объектов никак не учитывает интересов русской эмиграции, а составлен исключительно исходя из немецких приоритетов.

Капитан оперся на ограждение, помолчал и сказал, глядя на бегущий за кормой пенный след:

— Знаете, неделю назад один краснопузый юнец сказал, что выбор у нас невелик: воевать либо против немцев, либо за немцев.

— Вот я и печалюсь.

— Ну да, два извечных врага, германцы и большевики.

— И по всему получается, Юрий Венедиктович, что нам предстоит воевать за немцев.

— Значит, продолжим борьбу с большевиками.

Пароход до Лозницы не дошел, роту выгрузили в Шабаце, объяснив это обмелением, но вездесущий солдатский телеграф немедля донес, что дело совсем в другом — выше по реке еще шли бои. Юнкерам и офицерам предстояло двигаться на юг в пешем порядке, следом за наступающими частями Вермахта.

Заботы по размещению роты снова оттеснили все самокопание и отвлеченные мысли. А уж поддержание дисциплины вообще выбило их из головы — офицеры старшего поколения и тем более воспитатели отлично знали, на что способна бесшабашная молодость, оставленная без дела.

Два дня командиры пытались вести занятия, но юнцы с оружием, ощутившие себя совсем взрослыми, поддавались плохо. Некоторые так вообще своевольно отметили свой новый статус в кафанах города и напраздновались до того, что пятерых пришлось сажать в холодную. Потому командование батальона не возразило, когда немцам потребовались добровольцы — пусть юнкера будут заняты.

Первым вызвался Левченко, стараясь по привычке выслужится — звание ротного фельдфебеля, на которое он рассчитывал, пролетело мимо. Пришлось вновь стать рядовым, но иного звания, когда полком командовал целый генерал-майор, а батальонами и ротами полковники, ему никто бы не присвоил.

Под командой немецких солдат Левченко и еще несколько человек обходили дома и сгоняли всех мужчин от четырнадцати до семидесяти лет на поле за городом. Там уже второй день под открытым небом сидело несколько тысяч человек и Чудинов, видя такое безобразие, уговаривал командира батальона немедленно отозвать юнкеров, но не успел: сербов погнали в фильтрационный лагерь за двадцать километров. Погнали чуть ли не бегом, причем немцы, усташи и добровольцы ехали на грузовиках и велосипедах, а больше сотни отставших попросту застрелили по дороге.

Но это, как оказалось, были еще цветочки. После «фильтрации» выживших тем же путем вернули назад и разместили в обтянутых колючкой южных казармах Шабаца, где за неделю перестреляли еще свыше двух тысяч человек.