Там, где престол сатаны. Том 1

Иные отцы не умывают руки свои перед приготовлением Жертвы, а лишь едва трут их одна о другую под склоненным, но пустым кувшином. Мне же на искренние упреки мои отвечали, что я слишком буквально понимаю сие место в чинопоследовании проскомидии, тогда как в богослужении все прообразно и символично. Тремя каплями воды души не очистишь – так не все ли равно, увлажнил ты, отче, десницу вкупе с шуйцей, либо всего-навсего изобразил их омовение? Неправду глаголите, отцы мои! И вы, архиереи, едва касающиеся чистейшим полотенцем своих сухих перстов, также творите неподобающее. Сокровищница священнодействия да пребудет без изъятия. Не прикасайтесь, молю вас. Как Аввакум готов был умереть и умер, приняв огненную смерть, за единый аз, так и я, иерей многогрешный, чту и храню небесную красоту нашего служения. Да не погубиши с нечестивыми душу мою и с мужи кровей живота моего… Омыл руки в свидетельство чистоты моей. Так, Господи! В алтаре, святилище Твоем, изрядно потрудилась София, премудрость Твоя. Нам ли с ней спорить? Ее поправлять? Нарушать дивный лад устроенного ею действия?

Теперь уже он, все круче наклоняя кувшин, щедро лил воду на руки о. Петра…. Нога моя ста на правоте, в церквах благословлю Тя, Господи.

– А дьякон наш куда подевался? – потянув с плеча о. Александра полотенце, спросил о. Петр.

– Этот виноградник, отче, я уже не стерегу…

– Виноградник, – усмехнулся о. Петр. – Скажи лучше – репейник.

– Нина мне говорила…

Зачем? Подробностями житья-бытья непутевого братца не буду отвлекать сердце от предстоящего таинства. Очистившись, не полезу в грязь.

– Что говорила?

– Потом, отец Петр, потом.

И в первый раз предвестием подступающего вдохновения дрогнула душа, когда, взяв с жертвенника дискос, он прикоснулся к нему губами. Священнослужение сродни стихосложению, только выше, безмерно выше! Искупил ны еси от клятвы законныя… И вслед за ним о. Петр целовал дискос, чашу, звездицу, копие и лжицу…. безсмертие источил еси человеком, Спасе наш, слава Тебе.

– Благослови, владыко, – тихо проговорил о. Петр, взяв на себя дьяконское служение.

– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков, – протяжно, почти выпевая каждое слово, произнес о. Александр.

Брат-священник, в отсутствии брата самого младшего ставший диаконом, ответил ему: «Аминь», и сразу же послышался из храма голос матери Агнии, читавшей Часы.

Сколько помнил себя в этой церкви о. Петр – столько помнил и мать Агнию, и голос ее, при звуках которого в детстве его охватывало ликование, смешанное с каким-то тайным и сладостным ужасом. Отроком кажется лет семи, всех встревожив, однажды разрыдался после причастия, услышав, как мать Агния с правого клироса словно бы протрубила над его головой пророчески-грозные слова: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром…» И никому тогда не смог объяснить – ни матушке родимой, подбежавшей к нему и с усилием подхватившей его на руки (невелик ростом и не толст, но тяжелехонек был мальчик Петр, истинный камень), ни старшему братцу Сашеньке, подростку задумчивому, ни даже родному батюшке, отцу Иоанну, которого любил и почитал наравне с самим Вседержителем, – не сумел рассказать о пронзившем ему сердце восторге, который выразить можно было только слезами. Что в детстве! И ныне озноб внезапно потрясал его, когда Великим постом мать Агния трубным своим гласом возвещала: «…согрешений наших рукописание раздери, Христе Боже, и спаси нас», или в шестом Часе Богородичен: «…много бо может моление матернее ко благосердию Владыки», или по исходу утрени, в первом Часе: «Христе, Свете истинный, просвещаяй и освящаяй всякого человека, грядущего в мир, да знаменается на нас свет лица Твоего, да в нем узрим свет неприступный…» И он – как сейчас – с улыбкой думал, что в немощном теле матери Агнии с давних пор должно быть поселился какой-нибудь архангел, скорее всего – страж рая Гавриил, на богослужениях пробуждающий и подымающий к Небу наши полусонные души.

В воспоминание Господа, и Бога, и Спаса нашего Иисуса Христа.

Трижды произнес о. Александр эти слова, трижды благословил просфору и, положив ее на тарелочку, надрезал копием. Яко овча на заколение ведеся.

– Господу помолимся, – негромко и четко сказал о. Петр.

Вот Агнец рождается непорочный, а священнослужитель – повитуха Его. Руки мои – как руки Иосифа благоразумного, принявшего Младенца с благоговением и любовью.