Там, где дует сирокко

Мать никогда не говорила с ней о таких вещах, она была ревностной христианкой. Отец… ну, вроде бы тоже (он не принял и не понимал учения Махди), но она-то видела, как он ставил чашку с молоком для умершей жены и зажигал ароматные свечи с острым, пряным, как сама Африка, запахом, разговаривая с ней. И, в глубине души Таонга считала, что если кто-то и хранит её, то это они, баба нла. Ушедшие, но остающиеся рядом. В их помощь она верила больше, чем в того отвлечённого, непонятного ей до конца бога, которому молилась в мечети и на собраниях Ордена Верных.

И вот сейчас помощь баба нла, духов предков её народа, их совет, были бы ей как нельзя кстати. Ей не нравилась эта история.

Салах появился опять и, что хуже всего, появился не один. С ним были какие-то две шлюхи, и от этого её коробило больше всего. Не то чтобы она ждала от мавританца какой-то верности. Верность – дым на ветру, кому, как не ей, знать это. Уж сколько раз она принимала у себя степенных бородатых мужчин, которые стыдливо указывали свою пару как «моя помощница». Помощница, как же. Ну, то есть, может, и помощница – в том, чтобы снять зуд между ног и немного разукрасить постылую семейную жизнь истинного махдиста.

Впрочем, и старые люди отличались от них мало.

Но Салах – другое дело. Мавританец останавливался у неё иногда и неизменно один. И уже это одиночество, словно обволакивавшее его угрюмой пеленой, чем-то привлекло Таонгу. Он никогда не говорил точно, чем занимается, но сложить два и два оказалось нетрудно.

То, что Салах муташаррид, её не смущало – она и не таких навидалась. Пила кофе и делила постель с «отцами города», слушала разговоры о поставках ката и гашиша, видела и тех, кто управлял отрядами мелких рэкетиров в Марсале и округе. Таонга не пренебрегала никакими знакомствами – никогда не знаешь, когда и какое может пригодиться.

Но Салах был другим. Таонга не привыкла копаться в своих чувствах и искать для них правильные слова. Но это ощущение «другости», исходившее от него, волновало и раздражало её в равной степени. И ещё в его первое посещение пансиона она решила, что мавританец должен разделить с ней постель.

Не то чтобы это оказалось так уж сложно – он с готовностью взял то, что она ему предложила, всё так же молча, мрачно и спокойно. Таонга не знала, изменила ли та ночь что-то в жизни Салаха, но в её – изменила совершенно определенно.

Она никогда не оставалась без мужского внимания, даже сейчас, когда её зрелое, раздавшееся тело уже не помещалось в купленную пять лет назад одежду. Не впервой ей было и делить постель со своими постояльцами. Да только в этот раз было по-другому. Она это поняла, когда Салах появился в её пансионе опять. А потом опять. И вот уже как-то получалось само собой, что она, сидя в его постели голая, кивает, сжимает в руках стаканчик с крошечной порцией чая по-мавритански, а он ей о чем-то говорит.

Говорил Салах странно – словно одновременно обращался и к ней, и к кому-то, кто незримо стоял рядом, но был виден только ему. И такая манера в равной степени завораживала и злила Таонгу.

Не то чтобы она так уж много вынесла из их бесед – они и не были лёгкими, ведь её арабский несмотря на многолетние усилия по-прежнему оставался не вполне уверенным, а по-итальянски Салах говорил плохо и неохотно. И тем не менее, кое-что понять получилось.

Да, он муташаррид – один из тех, кто пересекает границы нового мира здесь и там и привозит то, что везде запрещено, и от того настолько притягательно. Салах не говорил ей об этом прямо, но уже из географии его скитаний, которая медленно обрисовывалась разговорами, это следовало со всей очевидностью. Такие люди таскали с собой разное, но чаще всего диски с запретным. И Таонга иногда спрашивала себя, что на них?

А потом была та история, когда она ввязалась в дело в порту по совету дурака Стефано и чуть не потеряла всё – от пансиона до свободы. Салах вовремя оказался рядом и всё так же молча помог. Она не знала, выпуталась бы сама, но в ту ночь, когда они нашли каморку на окраине порта, любила его так, как никогда, со всей африканской страстью и опытом зрелой женщины.

Кто же знал, что с тех пор у неё перед ним долг? И что он попросит его вернуть?

– Это Замиль, это Джайда, – равнодушно представил он ей их, – одна большая комната или маленькие, неважно. Но без регистрации.