Там, где дует сирокко

Салах ещё несколько секунд изучал небольшую заметку, хотя и так всё было понятно, потом закрыл изображение и вернулся к диалогу.

– Так что здесь невесёлые дела пошли, рафик, – продолжал писать его собеседник, – и хорошо, что ты-таки свалил. Но почему ты мне не отвечал раньше?

– Разное было, – набивать сообщения в движущемся автобусе было неудобно, и Салах, ругаясь сквозь зубы, исправлял опечатки, – хочу, чтоб это было безопасно для нас двоих.

– В мире немного осталось безопасных мест, – тут же ответил собеседник, – и Магриб к ним не относитcя. И помни, раз прибыл туда – ложись на дно и не высовывайся, не лезь в игры шейхов.

– Неудобно говорить, давай позже, – Салаха тревожил этот разговор, хотя он не мог внятно объяснить, почему. Может, усталость, или все эти люди вокруг.

– Хорошо, рафик, держись там. И помни мои слова – не лезь куда не надо.

Круглый огонёк в начале диалога погас – собеседник закрыл у себя окно сообщений. А Салах мрачно смотрел в пустой погасший экран, по-прежнему держа наладонник ниже спинки кресла. Что Абдулу понадобилось на этот раз? Он пишет ему сразу после разговора с «Амином» – как будто почувствовал. Или что-то узнал? И зачем он кинул ему сообщение о смерти Гуляма? В голове тут же промелькнули слышанные ранее истории – к изображениям в маль-амр часто цеплялись «якори», по которым можно было отследить человека, нажавшего на картинку. Но чушь, не станет же Абдул… А слухов о Зеркале и сыскных способностях «хорей» ходило много, вплоть до того, что они могли внедрить в наладонник программку, которая записывала и передавала разговоры людей. Правда или брешут? Кто же знает, но наиболее недоверчивые требовали перед важным разговором вынуть батарею из наладонника. Гулям, кстати, так делал, и сильно это ему помогло?

Салах щелчком выключил устройство и осторожно запихнул его назад в сумку. Вечер синел за стёклами автобуса, клубясь вокруг болезненно-ярких огней. Это Африка, можно сказать, его дом. Но этот дом давно прекратил быть безопасным.

Вроде и привыкший к долгим дорогам – по суше ли, по морю, Салах все равно ощущал себя вымотанным, когда, выйдя из автобуса в Хергле, брёл по окутанному приглушенным сумеречным светом кварталу к их дому. Вокруг оживлённая сутолока, зеленоватые огоньки аптек, терпкий дым шиш, курящихся на столиках в чайных, запахи жареного мяса и картофеля, мозаика лиц (в основном, чёрных). Группа подростков в покрытых пятнами пота футболках возвращалась с футбольного поля, сидевший на углу парень смотрел на прохожих осоловелыми глазами, явно затянувшись чем-то запрещённым, несколько мужчин вились вокруг двух закрывавших магазин продавщиц в широких нигерийских платьях, перебрасываясь с ними шуточками на каком-то африканском языке. Он любил такие места – в них прошла большая часть его жизни, от Нуакшота до Мадины. Но сейчас ему просто хотелось прийти домой, заварить себе чай по-мавритански и посидеть, собираясь с мыслями. Вот ещё немного и…

– Они забрали свои наладонники, Салах! – встретила его на пороге Таонга. Она смотрела на него расширившимися глазами, её подведённые фиолетовым губы дрожали не то от гнева, не то от страха, – они пришли вдвоём, эта беломазая дрянь и Джайда с ней, и сначала говорили, а потом она наставила на меня «тычок» и…

Бара наик. Вот и отдохнул.

– Подожди, не торопись, – Салах устало поднял руку, – давай присядем. Расскажи мне по порядку. Хотя стоп… где печка? Сначала сделаю чай.

Семь бед – один ответ.

– Значит всё решено? – отстучал он осторожно и вытер пот со лба. Жарко, конечно, но почему-то кажется, что потеет он не от этого. Судорожно оглянувшись по сторонам, он на секунду подумал, что стены его кабинета так близко, они давят на него, и он здесь как в тюремной камере. Хотя, дай Аллах чтобы другой тюремной камеры он никогда не знал!

Снова глянув на экран наладонника, он увидел, что по нему скользит из стороны в сторону нарисованный калам – человек с той стороны что-то писал. Наконец, строки высветились.