Там, где дует сирокко

Но всё же и зелья, и блуд, и даже хмельной напиток из виноградной лозы, который вопреки всем запретам гонят «старые люди» – это не самое худшее. Человек всегда остаётся человеком, ему хочется туманить разум и ублажать тело. Но Мадине известен и грех совсем иного рода.

Они близко – Беззаконные земли, совсем близко, протяни только руку. А что так привлекает человека, как не ужас и мерзость? И пересекают древнее море катера муташарридов, и привозят они то, что хуже любых зелий – маленькие, не больше ногтя пластинки, из которых ползёт скверна. И в тайных местах собираются люди, пристрастившиеся к этому новому дурману, и покрасневшими глазами пялятся в мониторы, а пальцы танцуют по клавиатуре. И видят они мерзость, тянущую свои щупальца с другого берега.

Сколько их, людей, которые не грешат сами, но, прильнув к экранам, жадно впитывают пороки других – пороки, которым нет даже имени в Книге Книг. И поистине, лучше бы они блудили!

Глава четвёртая

– Мадина как женщина, чем больше ты ей даёшь, тем больше она требует, – усмехнулся Абдул и отпил ещё глоток чая.

На веранде, где они сидели, было душно, воздух над камнями брусчатки, казалось, дрожал от жара. Но они пили горячий чай, потому что, а чем же ещё будет утолять жажду в жаркий день настоящий магрибец?

– Мне не нравится это дело, – Салах повторил свою мысль в который раз, вертя в руках пустой чайный стаканчик, второй выпитый за вечер. – Дело не в том, сколько мы потратим и сколько заработаем. А в том, что я не хочу дел с такими людьми, даже если они хорошо платят.

– Бара наик, да они больше чем просто хорошо платят! – невольно повысив голос на последних словах, Абдул тут же спохватился и, почти не поворачивая головы, скользнул глазами по веранде. Не похоже, чтобы кто-то заинтересовался их разговором, и он, подергав тонкие, подстриженные по местной моде усы, продолжил:

– Не понимаю тебя, Салах… ты уже таскал для шейхов запретные программы, фильмы, зелья, да я не знаю, что. Ты знал, что эти люди – шейхи, и я это знал, и никогда это нас не беспокоило. Мы, конечно, рисковали, но Аллах любит храбрых, разве не так? Всё ведь, как раньше.

– Нет, – Салах сказал это жёстче, чем намеревался, хотя и всё так же вполголоса, – нет, – повторил он и, словно подыскивая слова, оглядел залитую ярким светом улицу.

Они встретились в центре города, невдалеке от порта, и сейчас, глядя на тяжёлые стены домов, дававшие им благословенную тень, на резные прутья балконов, на едва заметный просвет, где от узкой улицы отходил еще более узкий переулок, Салах ещё раз подумал, насколько чужие они этому городу. Можно поставить здесь чайхану на месте прошлой кофейни, можно развесить вывески на фусха[15], можно включить магрибские мотивы, но от самих разогретых камней шло дыхание прошлого. Дыхание окончившегося века назрани.

– Сейчас всё не так, как раньше, – повторил он, опять повернувшись к Абдулу, – раньше мы возили обычный хабар, и мы знали, что это. Люди хотят грешить, их природа слаба. И мы знали, что грешат все. А теперь мы влезли в дела Ордена Верных. Тех, от кого я всегда хотел держаться подальше. Ты вспомни, как они нас нашли?

– Да ладно тебе, – начал было Абдул, но осёкся. Наверное, вспомнил.

Заказ, который передал Салаху человек, называвший себя Хашимом, поначалу не так уж сильно отличался от обычных: уйти в нейтральную зону, пересечь там море и встретиться с братьями с той стороны, которые живут в одной из стран Союза Обновления – он знал, что называется то государство именно так, но понятно, заказчики именовали его «Беззаконные земли». Получить у них товар, вернуться на Остров, передать его надёжным людям. Но было то, что насторожило Салаха сразу же. Это цена. Хашим готов был платить много, вдвое больше того, что обычно можно заработать на таком заказе. Но также намекнул, что если Салах не сумеет удержать рот закрытым, то одним муташарридом в пограничных землях станет меньше.