Такой случай

— Ну и что же, ты не рада? — помолчав, спросил я, Анина сдержанность начинала меня расхолаживать.

— А чему особенно радоваться? Как ты будешь работать?

— Я полагал, что вместе с тобой.

— То есть ты предлагаешь мне уволиться из ателье?

— Не предлагаю, а советую. С утра ты могла бы помогать мне в консультации, днем или вечером готовиться в школу.

Шумно захлопнув дверцу печки, Аня сказала:

— Хорошо ты все рассчитал: помогать, готовиться… А на что мы жить будем? Уж если сейчас едва концы с концами… У меня и так нет ни одного приличного платья.

Аня, вероятно, не без умысла задела мое больное место — как будто я не хотел, чтобы она хорошо одевалась. Как все-таки не чутки бывают наши жены. Я бежал, торопился, спешил порадовать и вот…

Я снял пальто, сел в угол и молча закурил. Аня пошла на кухню. Когда она вернулась, я, думая, что уже достаточно наказал ее своим молчанием, сказал скромно и примирительно:

— А мой прошлогодний реферат оценили неправильно.

Но она ответила:

— У тебя только и есть в голове, что рефераты да консультации.

И тогда, пораженный ее неуступчивостью, я вспылил. Я наговорил ей злых слов, которых потом сам стыдился. Аня называла меня эгоистом, фантазером, а себя дурой, которой так и надо… Под конец она расплакалась.

Утром с тяжелой головой я поехал в Московскую городскую коллегию адвокатов. Мне было известно, что многие выпускники нашего института сочли бы за счастье попасть на работу в одну из юридических консультаций Москвы, знал, что к поступающим туда предъявляются высокие требования, и когда в холодном просторном помещении президиума коллегии сказали, что мой вопрос не может быть решен сразу, я с горечью подумал, что мне, вероятно, снова откажут.

— Позвоните нам, пожалуйста, дня через два, — сказал заместитель председателя президиума.

— У вас, видимо, возникает сомнение, смогу ли я работать в силу некоторых своих физических особенностей? — спросил я.

— Нет. Дело в том, что вопрос о приеме новых работников мы решаем коллегиально… Позвоните через два дня, — был ответ.

Через два дня мне по телефону коротко сообщили, что вопрос мой решен положительно, и назвали адрес консультации, куда я должен явиться. Немедленно поехав туда, я узнал, что меня зачислили стажером-адвокатом и что моим шефом, или, как тут выражались, патроном, будет человек, руководивший семинаром по гражданскому праву в юридическом институте.

— Очень хорошо помню вас, товарищ Скворцов, — сказал он красивым звучным голосом. — Мне будет приятно познакомиться с вами поближе. Но позвольте поинтересоваться, разве вы больше не собираетесь посвятить себя науке?

— Меня не приняли в аспирантуру.

— Да, я слышал кое-что об этом, но теперь вы могли бы поправить дело.

Я понимал, что передо мной не только преподаватель юридического института, но и видный адвокат-практик, по всей вероятности очень любящий свою профессию. Как ему сказать, что я не намерен становиться на всю жизнь адвокатом, что работа сейчас мне нужна главным образом для того, чтобы получить возможность готовиться в аспирантуру, не обременяя больше материальными заботами о себе близких? Стоит ли говорить ему об этом?

— Признаюсь, я был бы огорчен, узнав, что вы отказались от своего прежнего намерения.

— И не думал отказываться, — ответил я и чистосердечно рассказал о своем положении.

Когда я умолк, шеф положил свою крупную мягкую руку на мою.

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам, — сказал он. — И знаете, между прочим, почему? Если вы поработаете у нас хоть с полгода, до начала очередных занятий в аспирантуре, вы убедитесь, как мы все нуждаемся в упорядочении нашего законодательства, наших кодексов. Нам, одним старикам, это уже не под силу, так дерзайте вы, молодежь… Очень правильно вы решили, Алексей Михайлович. Практика же в этом смысле пойдет вам только на пользу, и я просто благословляю вас!

После такого вступления шеф объяснил мне мои обязанности стажера. На первых порах, дежуря три раза в неделю в консультации, я вместе с ним буду принимать клиентов: составлять исковые заявления, жалобы, давать советы. В другие дни мы будем присутствовать в судах, он — в качестве защитника, я — ученика, обязанного внимательно слушать, как ведется процесс. За эту работу мне ежемесячно будут платить четыреста пятьдесят рублей, что, конечно, немного, но когда я перейду на самостоятельный труд, заработок мой соответственно возрастет.

— Вам все ясно, Алексей Михайлович? — спросил в заключение шеф.

— Все. Спасибо, — сказал я.

Мы расстались, довольные друг другом. Счастье, кажется, вновь поворачивалось ко мне лицом.

Домой я пришел, когда Аня уже вернулась с работы.

— Ты знаешь, Алеша, — сказала она, стараясь придать своему голосу выражение беззаботности, — я уже подала заявление об уходе… Ты доволен? Ну, и я тоже. Я думаю, что как-нибудь проживем. Правда?

Что я мог ей на это ответить? Я лишний разубедился, что все-таки Аня верный, любящий меня друг, друг до конца.

4