Дети дружно запели «та-та» на мотив «Эх, яблочко, куда катишься» и затопали в такт ногами.
Аня вошла спокойно, тихо и сразу, не дожидаясь приглашения, села к столу. В комнате приятно запахло недорогими, но хорошими духами. Потушив папироску, я сказал ей, какую взять книгу.
Читала Аня неторопливо, старательной лишь изредка запиналась на трудно произносимых словах. У нее был мягкий, чуточку приглушенный голос. Слушая ее и делая пометки в своей тетради, я невольно пытался нарисовать себе ее характер. В последнее время я все более безошибочно определял людей по тому, как они говорили: так, обладатели резкого сухого голоса были, по моим наблюдениям, как правило, вспыльчивы и самолюбивы, люди с сочными и звучными голосами — самоуверенны и часто самодовольны, мягкий голос обычно свидетельствовал о скромности.
— Вы поспеваете? Я не очень быстро? — время от времени спрашивала Аня.
— Нет. Продолжайте, пожалуйста, так же, — просил я ее.
Я остался очень доволен нашим первым днем работы. Через три дня я начал писать реферат. Аня, уходя в ателье, предложила мне заниматься в ее комнате: у хозяйки мне часто мешали. Я перебрался со всеми своими книгами туда, и потом, оставляя дверь полуоткрытой, мы постоянно читали в комнате Ани.
Незаметно прошел месяц. Аня все больше мне нравилась. Она оказалась совсем не такой робкой и забитой, как мне представлялось вначале. Как-то она рассказала о себе. Родители ее умерли в войну. Аня, незадолго перед тем закончившая школу-семилетку, поступила учеником на завод. Скоро она освоила специальность, стала работать самостоятельно и, часто находясь вместе со всеми на казарменном положении, удивляла старых кадровиков своей выдержкой. После войны, поставив перед собой цель закончить десятилетку, она перешла на более легкую работу — сперва ученицей, а потом мотористкой в ателье. Заработок был небольшой, и жилось ей все еще нелегко. В этом году она готовилась в восьмой класс школы рабочей молодежи.
Однажды, прерывая чтение, я ее спросил:
— В какой же институт вы думаете потом пойти?
Аня замялась.
— Вы еще не решили в какой?
Аня сказала:
— Я об институте почему-то не думала. Мне хочется стать хорошим модельером.
— Для этого надо иметь среднее образование?
— Не обязательно, но мне вообще хочется учиться.
После работы я сходил в свой угол, взял приготовленные деньги и вернулся к Ане.
— Вот ваша зарплата, — сказал я, кладя деньги на стол.
Она промолчала.
— До свиданья, — сказал я, поворачиваясь.
— Алексей Михайлович, — вдруг снова застенчиво произнесла Аня, — я деньги не возьму.
— Почему?
— Не надо. Мне было приятно немного помочь, по-товарищески. Мы ведь товарищи? — спросила она. В голосе ее чувствовалось волнение.
— Мы товарищи, — сказал я твердо, — но если вы не возьмете деньги… я все равно их здесь оставлю и к тому же буду вынужден отказаться от вашей помощи.
С этими словами я вышел.
На другой вечер, явившись к Ане, я обнаружил на спинке стула, на котором обычно сидел, мужской костюм. Что-то кольнуло мне в сердце.
— Вы выходите замуж? — каким-то деревянным тоном спросил я.
Вопрос прозвучал, как мне показалось, глупо. Я хотел поправиться, но на ум, как назло, ничего не шло.
Аня, словно не расслышав моих слов, отошла к окну и сказала:
— Вы ходите в темном костюме, он у вас запылился и загрязнился… Как хотите, но я купила на ваши деньги парусиновый костюм, вот, а если хотите, можете мне в следующий раз тоже что-нибудь подарить, только недорогое, а так деньги я все равно брать не буду.
Тронутый до глубины души, я долго не мог произнести ни слова. Наконец, поблагодарив ее, я ушел и потом целый вечер бродил один по улицам, прислушиваясь к тому, как растет во мне что-то нежное и большое, новое и щемящее сердце, что привыкли называть одним очень старым словом и чему на самом деле, наверное, нет названия.
На следующее утро я сдал заведующему аспирантурой свой реферат и стал готовиться к экзамену по марксизму-ленинизму. Аниной помощи мне пока не требовалось.
Дня за два до первого экзамена я поехал в институт, чтобы повидаться с профессором Николаем Николаевичем. Хотелось узнать его мнение о реферате: предполагалось, что Николай Николаевич, выполнявший сейчас обязанности председателя комиссии по приему в аспирантуру, будет моим научным руководителем.
В вестибюле я встретил бывшего однокурсника. Разговаривая, мы вместе зашли в отдел аспирантуры.
— Дал ли Николай Николаевич отзыв на мою работу? — спросил я заведующую, продолжая слушать товарища, рассказывавшего смешную историю, в которой главным действующим лицом был Глеб Торопыгин.
— Да, — ответила заведующая.
— Ну и как? — У меня не было и тени сомнения, что отзыв хороший.
— Ваш реферат оценен на неудовлетворительно, — спокойно сказала заведующая.
Мне показалось, что я ослышался. Остановив товарища, я переспросил.
— Да, да, Николай Николаевич оценил ваш реферат на неудовлетворительно, — тем же невозмутимым тоном повторила заведующая.
Рискуя на кого-нибудь налететь по дороге, я бросился вдоль стены на первый этаж. Профессор был в своем кабинете.
— Николай Николаевич, правда ли это?