Такой я была

– Ты никому не скажешь ни слова, – прошептал он, склонившись к моим губам. Я не поняла, вопрос это или приказ. В любом случае, правильный ответ мог быть лишь один. – Я. Задал. Тебе. Вопрос. – С каждым выплюнутым словом на меня капала его слюна.

Мои глаза расширились… мне можно говорить? Разве он не велел мне молчать?

Он хватает меня за подбородок, за волосы и отдергивает мою голову назад, а потом наклоняет вперед.

– Да? – шипит он и медленно кивает. Я отчаянно киваю головой. – Скажи.

Но голос мне не повинуется: я издаю лишь дрожащее «д-д-д».

– Скажи, – требует он.

– Д-д-да, – скулю я.

– Никому, поняла? Никому не слова, – его губы по– прежнему у самого моего лица. – Или, клянусь, я тебя убью.

И тут я слышу свой голос, не громче дыхания:

– Пожалуйста… Пожалуйста… Пожалуйста. – Я даже не знаю, о чем молю – чтобы он покончил с этим и убил меня прямо сейчас или, наоборот, пощадил.

Он в последний раз впивается мне в губы, смотрит на меня как на свою собственность и улыбается такой знакомой улыбкой. Потом встает. Надевает трусы. И шепчет:

– Ложись спать.

А потом закрывает за собой дверь моей комнаты.

Я зажимаю руками рот, как можно крепче зажмуриваю глаза и пытаюсь заставить мозг разувериться во всех мыслях, во всех чувствах, во всем, что знаю наверняка.

Я открываю глаза. Кажется, я задыхаюсь. Потом вовсе перестаю дышать. Сердце мечется. Потом останавливается. Я в своей комнате. Не тогда, сейчас. Со мной все в порядке. Со мной все в порядке, в порядке, твержу я про себя.

Я поднимаюсь.

Беру телефон.

Начинаю ходить по комнате.

Мне нужно с кем-то поговорить. Просто необходимо. Прямо сейчас. Но позвонить некому. У меня никого не осталось. Во всем мире нет ни одного человека, которого волновало бы, что со мной сейчас творится.

Но тут мне приходит мысль. Совершенно дурацкая, мазохистская мысль, но она там, в моей голове, и это одна из тех мыслей, которые уж если появятся, их уже не прогонишь. Пальцы сами набирают номер, хотя мозг кричит «нет». Совсем как два года назад, как будто и не было этих лет. Последовательность цифр навек отпечаталась в телесной памяти; ее помнят мои кости и мышцы.

Тренируюсь произносить его имя. «Джош, Джош», – шепчу я.

Ненавижу себя. В трубке гудки.

– Алло?

Я открываю рот. Но какие слова могут исправить то, что случилось? Какими словами правдиво описать произошедшее?

Я вешаю трубку.

Да что со мной такое?

Набираю его номер снова.

– Ммм, алло?

Вешаю трубку.

Все, в последний раз.

– Ал-ло!

Я опять вешаю трубку. Черт.

Глубокий вдох.

Как наркоманка, потерявшая всякий контроль над собой, я не могу остановиться. И снова набираю номер.

– Кто это? – спрашивает он.

Боже. Его голос. Один лишь звук его голоса заставляет сердце биться сильнее.

– Алло? – Он вдыхает воздух. – Алло? – Выдыхает.

Я открываю рот. И тут Ванесса зовет:

– Иди? Иди, подойди сюда, пожалуйста.

Я молниеносно нажимаю «отбой».

В гостиной меня встречают двое людей весьма грозного вида. Полицейский в форме и женщина в строгом костюме. Она называет их имена.

– Добрый день. Это офицер Митчелл, а я – детектив Доджсон. Мы пришли задать пару вопросов по поводу Кевина Армстронга. Мы правильно понимаем, мистер и миссис Маккрори, что ваша семья, мистер Армстронг и его родные очень близки?

Коннер возится с пультом – пытается выключить телевизор. А Ванесса делает то, что никогда раньше не делала, по крайней мере, при мне – берет его за руку.

Вдруг Кейлин вскакивает; вид у него агрессивный, даже чересчур, учитывая, что оба полицейских вооружены.

– Я уже рассказал полиции все, что знаю, то есть ничего! Потому что ничего не было! – Кейлин почти кричит.

– Мы в курсе вашего заявления полиции колледжа, но сегодня пришли по другому делу. Оно связано с тем, что случилось на прошлой неделе, но все же это новое дело, – отвечает женщина, детектив Доджсон.

И я машинально хватаюсь за грудь. Потому что понимаю – сразу понимаю – что есть кто-то еще, еще одна девушка. Кто-то еще, кроме его бывшей. Я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание; приклеиваю ступни к полу и готовлюсь услышать страшное.

– Что это значит? – дрожащим голосом спрашивает Коннер и обнимает Ванессу за плечи.

– Послушайте, он ничего плохого ей не сделал, я точно знаю! – не унимается Кейлин.

Офицер Митчелл, который возвышается даже над баскетболистом Кейлином, делает шаг вперед; он выглядит угрожающе, хотя еще не произнес ни слова. Детектив Доджсон продолжает:

– Мы хотели бы расспросить каждого из вас по отдельности о Кевине и Аманде Армстронг.

В моем животе разверзается пропасть, и сердце падает туда.

Аманда.

Ну конечно же. С кем еще это могло случиться? С кем, если не с ней? Я пытаюсь стать незаметной. Стоять неподвижно и просто слиться со стеной. Вот бы хватило сил просто рассыпаться на кусочки, раствориться в воздухе у них на глазах.

– Что? – шепчет Кейлин, хотя по нему видно, что он собирался это прокричать.

– Мэнди? – спрашивает Ванесса, обращаясь даже не к детективу, а к самой себе.

– Но зачем вам спрашивать нас про нее? – говорит Коннер, и все мы разом начинаем бояться ответа.