Такой я была

– Я убью тебя, убью, если еще раз это скажешь! – Аманда смотрит на меня, по щекам ее катятся слезы, и она становится похожа на себя семилетнюю, на мою Мэнди. Но меня уже не остановить. – Никогда больше не говори этого, ясно? Ни мне, ни кому-то еще. Или, богом клянусь, я тебя убью.

Всю дорогу домой я плачу. Иду по улице и всхлипываю. Мне все равно, кто меня видит, как я выгляжу и что подумают люди. Дома я запираюсь в комнате.

Просто лежу, уставившись в потолок.

Я довела до слез Мару. Стива. И Аманду.

Все, кому я была небезразлична, меня возненавидели. Я несколько часов кручу в голове эту мысль и в конце концов заболеваю. Мой организм просто не выдерживает.

На следующий день я не иду в школу. Смотреть им в лицо выше моих сил. Сообщаю Ванессе, что заболела. Та трогает мой лоб и говорит, что у меня жар. Я сплю, сплю, сплю весь день. Никто меня не беспокоит. Весь день и всю ночь я одна в своем спальнике дрейфую между явью и сном.

– Успокойся, детка, все будет хорошо, обещаю, – голос Ванессы доносится сквозь сон. Во сне я плачу, а она хочет обо мне позаботиться, и я пытаюсь не противиться ей. Открываю глаза. Сквозь занавески пробивается тусклый свет. На будильнике 5:10.

– Все наладится, сынок, вот увидишь, – слышу я голос Коннера, такой ласковый, что мне начинает казаться, будто я еще сплю.

– Нет, пап… тебя там не было. Не думаю, что все наладится.

Кейлин. Это он плачет, а не я. И я уже не сомневаюсь, что проснулась.

– Коннер, может, позвонить Армстронгам? – спрашивает Ванесса. Нас разделяет дверь моей комнаты, ее голос звучит приглушенно, но я не сомневаюсь, что речь шла об Армстронгах – то есть о Кевине. Я резко сажусь и прислушиваюсь.

– Нет! Не звоните им. Только не сейчас… пока не выяснится, что… – Кейлин замолкает и снова всхлипывает. Но почему он здесь? Зимние каникулы только через неделю. Что-то не так.

Я отпираю дверь и выхожу в гостиную, ступая маленькими шажками. Никто не слышит, как я вхожу. Посередине на диване сидит брат, обхватив голову руками; рядом с ним – Ванесса в халате и тапочках, она обнимает его за плечи; Коннер стоит, переминается с ноги на ногу и неуверенно поглаживает Кейлина по плечу. Никто не произносит ни слова. Кейлин плачет – его тело сотрясается от рыданий.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Они все поворачиваются ко мне. Но никто ничего не говорит. Кейлин роняет голову на руки. Подбородок Ванессы дрожит.

– У Кевина неприятности, детка, – наконец произносит Коннер.

– Ч-что? Что он сделал?

– Сделал? – набрасывается на меня Кейлин. – Он ничего не делал!

– Тс-с-с, – успокаивает его Ванесса.

– Ладно, что стряслось? – я пробую спросить по– другому.

– Все выяснится, так что успокойтесь! – кричит Коннер. – Иди, Кевин… у него небольшие проблемы, но скоро во всем разберутся, и все будет в порядке.

– Какие проблемы? – У меня начинает чесаться рука – тревога словно скапливается под кожей.

– Одна девчонка из общежития заявила, что он ее изнасиловал! – выкрикивает Кейлин и, не заметив моей реакции, добавляет: – Но, естественно, он этого не делал. И я не знаю, что будет дальше. У нас была полиция, и.

Дальше я ничего не слышу: кто-то в моей голове берет молоток и начинает стучать по мозгам. Кто-то кричит: о боже, нет, нет, нет, нет! Кажется, я сейчас упаду, перестану дышать. Знакомая старая пуля впивается все глубже. На этот раз она точно доберется до сердца. Нет, до желудка. Я бегу в ванную и успеваю как раз вовремя, чтобы поднять крышку. Меня выворачивает.

Я сажусь на холодный кафельный пол. Голова гремит, как будто там в буквальном смысле война – с бомбами, снарядами, пушками и ранеными. Он снова это сделал. Ну конечно же! Я даже не сомневаюсь. Но есть ли в этом и моя вина? Я послушалась его, держала рот на замке, а он взял и сделал это снова – с кем-то другим. Только вот эта девушка, кем бы она ни была, оказалась умной и храброй. В отличие от меня. Я все та же сопливая трусиха, какой была раньше. Минни-мышка. Я жалкий мышонок.

Из-за двери раздаются всхлипы и тонкое бессловесное поскуливание. Бурлит кофеварка. Я выхожу из ванной, надеясь, что у меня не очень побитый вид.

– Ты как, Мышка? – спрашивает Коннер и с преувеличенной заботой сжимает мое плечо.

Мышка. Давненько меня так не называли. И как чудовищно уместно.

– Не очень, – честно отвечаю я.

– Не волнуйся, в школу можешь не ходить, – он улыбается. – Нам всем нужен выходной для восстановления духа. Что скажешь?

Я киваю и пытаюсь улыбнуться в ответ.

Мы торчим в доме весь день. Вид у всех как на похоронах. Кейлин в полном раздрае. Коннер пытается делать вид, что все в порядке. Ванесса то лихорадочно носится, то сидит и не шевелится. Мне хочется биться головой об стену.

О еде и думать тошно, но все равно помогаю Ванессе с обедом. Она говорит, что обед поднимет всем настроение. У меня серьезные сомнения на этот счет. Мы садимся за кухонный стол, ковыряем запеченный хлеб с сыром, размешиваем ложками комковатый томатный суп и слушаем обрывки истории, бессвязно и предвзято рассказанные Кейлином.