Такой я была

Он поднимает голову. В его глазах теплится надежда.

– Послушай, ты не понимаешь. Мне тоже нелегко, я просто не могу… я не могу.

Мой голос срывается, я пищу, как мышонок, пытаясь заставить мозг и голосовые связки работать в унисон. В горле комок, к глазам подступают слезы. Он растерян, встревожен и, кажется, почти рад – рад тому, что я на самом деле не такая бесчувственная, не такая ледяная.

– Ладно, – говорит Джош, ошарашенный таким внезапным и небывалым проявлением эмоций. – Детка, не надо. – ласково произносит он. – Послушай, я все понимаю. Иди сюда. Все хорошо. – Он обнимает меня, и я прижимаюсь к нему. Мне даже все равно, что нас могут увидеть. Я просто держусь за него и обнимаю как можно крепче. Все напряжение рассеивается, и в кои-то веки я не чувствую себя лгуньей. Мне спокойно, я ощущаю себя в безопасности. Страшно даже, как мне спокойно.

– Давай я приглашу тебя куда-нибудь на твой день рождения? Может, на ужин?

– Ладно, – отвечаю я без промедлений.

– Правда? Согласна? – спрашивает парень, отодвигается и берет меня за плечи. – Мне понадобится письменное подтверждение. – Он тянется к рюкзаку, как будто хочет достать бумагу и ручку.

– Хватит, – смеюсь я и шлепаю его по руке, – я же согласилась!

– Значит, решено!

Его руки скользят по моему телу с привычной легкостью.

– Знаешь… все эти разговоры… – Он целует меня в шею. – Может, пойдем ко мне?

– Завтра, ладно? После ужина, – с улыбкой отвечаю я.

Он притворно стонет, потом улыбается и шепотом произносит:

– Договорились.

Наутро меня встречает украшенный Марой шкафчик. На этот раз она превзошла себя. Это наша традиция. Она прикрепила к шкафчику шарики, креповую бумагу, бантики и серпантин и сделала баннер: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ! 15 ЛЕТ!»

Я съеживаюсь от неловкости и как можно быстрее срываю баннер, но, кажется, слишком поздно – он наверняка уже видел. По дороге в класс незаметно выкидываю листок бумаги в мусорную корзину. Сзади слышатся шаги, и я делаю глубокий вдох, потому что знаю: это его шаги, и он знает, он каким-то образом все узнал. Джош тянет меня за локоть и с безумным взглядом затаскивает в мужской туалет.

– Вон! – кричит он малышу, который спокойно мочится у одного из писсуаров. Справа от мальчика – черные буквы, они резко выделяются на грязной светло-голубой плитке в свете флюоресцентных ламп: «ИДЕН МАКШЛЮШКА» и что-то еще. Слова закрашены маркером, увы, не полностью. Парнишка выбегает из туалета, забыв застегнуть молнию на брюках, а Джош набрасывается на меня.

– Как ты могла? После всего, что между нами было, как ты могла по-прежнему мне врать? Ты сказала, что тебе шестнадцать. Мне восемнадцать, ты в курсе? Я тебе доверял!

– Я не… – Мне хочется напомнить, что, вообще-то, я никогда не говорила ему, сколько мне лет – он угадывал, а я не возражала. Но я понимаю, что он не станет меня слушать. Он ходит по туалету, бормочет себе под нос и кипит от злости.

– Тебе четырнадцать? Четырнадцать? Серьезно? – кричит он, с каждым словом повышая голос.

– Успокойся. Какая разница? – Вот уж не думала, что возраст для него так важен. Ведь мы почти об этом не говорили. Да и мало ли старшеклассников, которые встречаются с девятиклассницами? Разница в возрасте такая же. Бывает и больше. Никто не обращает на это внимание.

– Разница есть! Большая! Все это время в моей постели тебе было четырнадцать. Так? – Джош так резок, что его слова жалят меня. – Так? – повторяет он.

– Да, и что?

– Ты хоть понимаешь, что меня могли обвинить в изнасиловании? Связь с несовершеннолетней – слышала о таком, Иден?

Я смеюсь. Но это зря.

– Ничего смешного. Ничего смешного! Это серьезно. Ты мне жизнь могла сломать! Я совершеннолетний, ясно? По закону я совершеннолетний. Как ты можешь смеяться? – в ужасе выкрикивает он.

Как я могу смеяться? Я смеюсь, потому что знаю, что такое настоящее преступление. Я знаю, что то злодеяние, о котором он говорит – просто ерунда. Людям ежедневно сходит с рук настоящее зло. Я знаю, что ему не о чем волноваться. Вот почему я смеюсь.

– Послушай, извини, конечно, – я пытаюсь унять смех, – но ты говоришь ерунду. Ты не… – я понижаю голос, делаю вдох, выдох, снова вдох, – …ты меня не насиловал. – Вот. Я произнесла это слово. Слово, которого так старалась избегать, которое старалась не произносить даже в мыслях. Вряд ли он способен понять, чего мне стоило произнести это ужасное слово вслух. Парень не унимается, и его тирада набирает обороты.

– Да, конечно, я это понимаю, но это неважно. Твои родители могут предъявить обвинения, Иден.

– Никто не будет ничего предъявлять. Они даже не знают о… – «О тебе», собираюсь сказать я, но он меня снова прерывает.

– Ты не понимаешь, – продолжает Джош. – Речь идет об уголовном преступлении. Меня могли арестовать и даже посадить в тюрьму, лишить стипендии. Вся моя жизнь могла пойти коту под хвост!

Он замолкает, смотрит на меня и ждет, прерывисто дыша.

– Ну? – наконец произносит он и тычет в меня пальцем.

– Что «ну»? – так же грубо отвечаю я.

– Неужели тебе плевать? – кричит он. И тише добавляет: – Тебе вообще все по боку? И я в том числе?