Такой я была

– Иден Мэри Маккрори… – Джош произносит эти слова, как начало большой лекции обо мне. – Всегда такая серьезная и погруженная в себя. – А вот это уже похоже на мой некролог. – Но у нее прекрасная улыбка, которую почти никто никогда не видит. Эй, неужели ты покраснела? – дразнит меня он. – Невероятно. Я заставил краснеть Иден Мэри Маккрори.

– Неправда! – смеюсь я и закрываю ладонями щеки.

Джош берет мои руки в свои и аккуратно убирает их с лица.

– Знаешь, что я думаю? – спрашивает он.

– Что ты думаешь? – эхом отзываюсь я.

– Мне кажется… – Он замолкает. – Мне кажется, на самом деле ты не такая уж ледяная. Не такая уж непробиваемая. – Он говорит серьезно, без улыбки. – Это так?

Мое сердце замирает – ему удалось увидеть меня насквозь. И он прав. Те, у кого ледяное сердце, не краснеют. Не превращаются в желе, когда классный парень делает им комплимент. А еще я в ужасе от того, что, пробившись сквозь мой твердый ледяной слой, он увидит внутри не милую приятную девчушку, а жуткую катастрофу.

Он смахивает волосы с моего лица и проводит пальцем по пятисантиметровому шраму над моей левой бровью.

– Откуда у тебя этот шрам? – спрашивает он. – Я давно хочу спросить, но каждый раз, когда обращаю на него внимание, мы… заняты чем-то другим. – Он усмехается. – А потом я об этом забываю.

Я касаюсь лба и улыбаюсь, вспоминая тот нелепый случай.

– В чем дело? – спрашивает он. – Стыдно рассказывать?

– Мне тогда было двенадцать. Упала с велосипеда. Мне пятнадцать швов наложили.

– Пятнадцать? Ничего себе. И ты просто упала с велосипеда?

– Ммм… не совсем. Мы с Марой ехали на великах с высокой горки – ну, знаешь, той, что в конце моей улицы?

– Угу, – кивает Джош, глядя на меня с таким видом, будто ничего интереснее в жизни не слышал. Не пропускает ни одного слова.

– А внизу там железная дорога.

– О нет.

– Так вот, я перелетела через руль и прокатилась кубарем до самых рельсов… так Мара говорит. Я-то ничего не помню, меня начисто вырубило. Я шмякнулась лбом о рельсы и там и остановилась.

– Какой кошмар! – говорит он, но сам покатывается со смеху.

– Да нет, это просто глупо. Правильно делаешь, что смеешься. Из-за меня городские власти огородили все улицы в нашем районе забором.

Он смеется еще сильнее. Я тоже.

Но тут я вспоминаю все, что случилось потом.

В тот самый день я и влюбилась в Кевина. Точнее, я думала, что это любовь, и влюбилась в человека, которого на самом деле не существовало. И я прекрасно отдавала себе в этом отчет. А он воспользовался этим, чтобы добраться до меня. Если бы у меня был шанс вернуться в прошлое и изменить один день в своей жизни, это был бы тот самый день – изменив его, я бы все предотвратила.

Было жарко, воздух казался таким густым, что невозможно было дышать. Мы с Марой, две двенадцатилетние пигалицы в дурацких детских бикини, которые ничего не открывали, потому что смотреть-то было не на что, рисовали мелом на асфальте у моего дома и ели мороженое, которое таяло и капало на руки и ноги.

Мы рисовали солнышки с улыбающимися личиками, радугу, деревья и уродливые, безобразные цветы. Сыграли в крестики-нолики, но это было скучно, потому что все время выпадала ничья. Расчертили сетку для классиков, но асфальт плавился под ногами и прыгать было невозможно. Я написала на дорожке большими пузатыми розовыми буквами:

МАРА ЛЮБИТ КЕЙЛИНА

Я сделала это в шутку. И тогда Мара, закинув за спину свои длинные косы, села на корточки и взяла толстый кусок пастельно-голубого мела. Громадными печатными буквами она вывела:

ИДИ ЛЮБИТ КЕВИНА

Я завизжала и швырнула в нее белым мелом. Разумеется, я промахнулась, и мел разбился на миллион крошечных кусочков, которыми уже ничего не нарисуешь – впрочем, неважно, ведь белым мелом рисовать неинтересно. А потом я сказала:

– Мара, вот бы ты вышла замуж за Кейлина! Тогда мы стали бы сестрами, и это было бы круто!

– Да, наверное. – Она нахмурилась. – Но Кевин симпатичнее.

– Неправда. К тому же Кевин мне не брат, если ты выйдешь за него, мы не породнимся.

– Ты говоришь так, чтобы самой за него выйти.

– Но не могу же я выйти за собственного брата! Это отвратительно.

– Точно, – ответила она, как будто других вариантов и не было. Наш мир был мал – слишком мал даже по сравнению с другими двенадцатилетними детьми.

– Так что ты выходи за моего брата, а я за Кевина. Мы станем сестрами, а Кев и Кейлин – братьями. Вполне логично, ведь все и так считают их братьями.

Мара задумалась на минутку и ответила:

– Хорошо. Давай.

И вот, когда наши жизни были распланированы далеко вперед, я спросила:

– Хочешь покататься на великах?

– Ага.