Такой я была

Он закатывает глаза. В последнее время он делает это часто.

– Не бойся, там не сибирская язва. Господи, Иден, просто бери и все.

Я беру листок.

Парень уходит без единого слова, даже не посмотрев в мою сторону.

Иден,

Я чувствую себя ужасно из-за того, что случилось вчера. Я так и не понял, что произошло, но все равно хочу извиниться. Мои родители по-прежнему в отъезде, и если ты захочешь зайти вечером, я буду рад.

Я хочу, чтобы ты пришла, но пойму, если ты откажешься. Можешь даже остаться на ночь. Это ни к чему тебя не обязывает. Можем просто заняться чем-нибудь, чем угодно. Мне все равно… Я просто хочу тебя увидеть. Сегодня у нас матч, но я буду дома к восьми. Надеюсь, увидимся.

Д.

Вечером дома аккуратно разворачиваю записку. Я читала ее столько раз, что уже выучила наизусть, но решаю прочесть вновь. Надеюсь, увидимся. Надеюсь, увидимся. Надеюсь, увидимся.

Но я решила. Нет. Продолжения не будет. Я-то думала, это будет легко, просто и без осложнений, но в одночасье наши отношения вдруг превратились в запутанный лабиринт, из которого нет выхода. И я заблудилась. Мне просто хочется поскорее выйти наружу. Любым способом. Я сглупила, подумав, что готова к этому.

Сворачиваю записку аккуратным квадратиком, и тут мама зовет меня из гостиной таким голосом, как будто речь идет о жизни и смерти и это ее последнее слово. Я иду к двери, и записка падает на пол. Открыв дверь, чуть не сбиваю маму с ног. Она стоит передо мной, скрестив руки на груди. Кулаки сжаты, аж костяшки побелели.

– Что такое? – спрашиваю я. От меня не ускользает ее напряжение, жесткость на лице.

– Чувствуешь сквозняк? – спрашивает она сквозь стиснутые зубы. Но не успеваю я ответить и даже понять, что ей нужно, она продолжает. – Я уже несколько недель прошу тебя поставить противоштормовые окна. Несколько недель! Неужели это так сложно? Я слишком много прошу? А? – С каждым словом она повышает голос.

– О господи. Кому какое дело? – со вздохом отвечаю я.

Ее глаза округляются. Мы стоим лицом к лицу. Она оглядывается на папу, сидящего на диване в гостиной, словно обращаясь за поддержкой. Но тот лишь наводит пульт на телевизор, и на экране одна за другой вспыхивают черточки регулятора громкости: 36-3738-39, громче, громче, еще громче. Мама закатывает глаза и поворачивается ко мне. Делает вдох через нос и резкий выдох.

– Что значит – кому какое дело? Мне есть дело, – чеканит она жестко и напряженно. – Твоему отцу есть дело. Мы одна семья, а значит, нужно помогать! Понятно?

– И без этих окон мы вдруг прожить не можем? – огрызаюсь я.

– Ты как с матерью разговариваешь, Иден? Не знаю, что на тебя в последнее время нашло, но ты сейчас же прекратишь так себя вести! – Она делает шаг вперед, загораживая мне выход.

Мы смотрим друг на друга, словно перебрасывая невидимый шар бурлящих в нас эмоций. Но я не могу объяснить, что на меня нашло. Ведь я сама не знаю, что со мной. К тому же сейчас что бы я ни сказала, что ни сделала, все будет не так. Я поворачиваюсь к ней спиной. В какой-то момент мне даже хочется выпрыгнуть из окна – так сильно я мечтаю сбежать отсюда. Но прежде чем я решаюсь на что-то, она хватает меня за руку.

– Не поворачивайся ко мне спиной, когда я с тобой разговариваю! – шипит она и вынуждает меня вернуться на ринг. – Тебе не приходило в голову, что неплохо было бы иногда помогать по дому?

– Да поставлю я эти чертовы окна, не волнуйся. Просто времени не было! – Я легко выкручиваюсь из ее рук и делаю шаг назад. – Я была занята, ясно?

– И чем таким ты занималась, Иден? Где пропадаешь все время? Уж точно не дома, насколько мне известно.

Мама стоит и ждет моего ответа.

Я закатываю глаза и отвожу взгляд. Но несмотря на слезы, которые вот-вот брызнут из глаз, чувствую, как губы расплываются в улыбке. Я качаю головой.

Она заходит в мою комнату, вторгается в мое пространство.

– Иден, послушай-ка меня. Я сыта по горло. И твой отец тоже. – Мама говорит отрывистым тоном, которым обычно разговаривает с отцом, когда хочет сообщить ему о его полной никчемности.

– Да что за хрень здесь творится?! – кричу я и делаю шаг вперед. Не успеваю я понять, что происходит, как раздается громкий глухой шлепок, эхом звенящий в голове. И моя щека вдруг вспыхивает.

Она продолжает что-то говорить, но звон в ушах перекрывает ее голос.

И поскольку я чувствую, что тоже могу ее ударить, то отворачиваюсь. Беру все, что попадается под руку, и запихиваю в рюкзак. Потом поднимаю валяющуюся на полу записку и кладу ее в карман.

– Прочь с дороги, – цежу я сквозь зубы и отталкиваю ее в сторону.